— Это твой дар, Марго. И твое проклятье. Потому что тебе никуда не деться от него. Всякий дар — это одновременно проклятье. Это то, что отличает человека от всех остальных людей. То, что один человек никогда не сможет простить другому. Драгоценность, которую нельзя украсть или отнять. У певца нельзя отобрать волшебный голос, можно вырвать язык; но вырванный язык — это просто бесполезный кусок мяса. Но у певцов иногда вырывают языки те, кто никогда не сможет так петь. Чтобы он стал таким же, как все. Не позволь вырвать себе язык, Марго…
Марго (12). Сентябрь— Не позволь вырвать себе язык, Марго… Может быть, когда-нибудь ты найдешь тех, кто сможет услышать тебя. Так, как умеешь слышать ты. Не позволь… и попытайся не онеметь и не оглохнуть сама… от усталости или от отчаяния…
Старуха умирала. Иногда ее голос становился тих, как шелест сухих листьев под лунным светом, который можно услышать только тогда, когда очень внимательно прислушаешься.
Старуха умирала — Марго видела это по ее глазам, тускнеющим и теряющим цвет и жизнь с каждым днем.
Эта осень была долгой и красивой, с теплыми, безветренными сухими днями. Деревья так и достояли до первого снега в роскоши золоченых и багряных листьев. Осень как будто медлила, позволяя собой полюбоваться и давая им всем время — старухе попрощаться с Марго, Марго — со своим детством, а ее волку — превратиться из беззаботного щенка в молодого, сильного, умного зверя.
Старуха почти все время лежала, греясь на непривычно щедром для осени солнышке — и говорила, почти не умолкая, как будто пыталась договорить все, что не успела за свою долгую жизнь, хотя Марго видела, что ей все труднее и труднее — не только говорить, но уже и дышать. Она так устала, что ее старое сердце иногда пропускало удар-другой, а грудь забывала вдохнуть — и Марго иногда казалось, что старуха уже мертва.
Марго хотелось заплакать от бессилия и хотелось ослушаться старуху — и ПОСМОТРЕТЬ в ее тускнеющие глаза. Так, как когда-то учила сама старуха.
Глаза — это дверь, говорила старуха. Дверь в чужой дом. И прежде чем войти внутрь, надо попросить позволения — или дождаться, пока тебя позовут. Но в крайнем случае — и об этом крайнем случае старуха тоже говорила — правда, очень неохотно, заставляя Марго запомнить раз и навсегда, что крайний случай — это когда уже перепробовано все остальное; в крайнем случае, можно попытаться выломать дверь — и войти без спроса. Но это очень опасно для входящего. Хотя, в общем-то, опасно это в любом случае. Потому что никогда не знаешь, что найдешь — там, внутри.
Поэтому всегда надо идти очень осторожно, чтобы не потерять обратной дороги, не оступиться и не переломать в потемках все кости. Как входят в незнакомый чужой дом, предусмотрительно наклоняясь, чтобы не удариться о притолоку, и аккуратно переступая порог, который неожиданно может оказаться коварно высоким и скользким. И вдвойне осторожно — там, за порогом, — чтобы случайно не переломать чего-нибудь внутри, в этих незнакомых потемках чужих мыслей, желаний и чувств. Потому что ты заходишь вовнутрь для того, чтобы помочь, а не для того, чтобы разрушить. И именно это талдычила старуха Марго — до тех пор, пока не убедилась, что девочка поняла и выучила правило наизусть.
Человеческая душа хрупка, и последствия даже малейшей небрежности в обращении с ней непредсказуемы. Ты можешь пытаться вылечить головную боль — пустяковина, всего-то, что надо — открыть заклинившее окно, выпустить из дома затхлый воздух; а заденешь по пути случайно, например, локтем, этажерку — и соскользнет на пол и так уже балансировавшее на самом ее краю зеркало, и до конца жизни будет «излеченный» бессмысленно пялиться в пустоту перед собой, пуская слюни и тщетно пытаясь собрать рассыпавшееся в осколки отражение всего мира.
Не лезь внутрь до тех пор, пока тебя не зовут — талдычила старуха и заставляла Марго повторять это за собой — куда строже и требовательнее, чем придирчивая нянька, заставлявшая Марго учить непонятные псалмы. Только здесь было понятно, и Марго была согласна со старухой. Только ведь… старуха и сама говорила про крайний случай. И, может быть, этот крайний случай как раз тогда, когда на твоих глазах умирает единственный человек, которого ты любишь?
«Я люблю ее», — думала Марго, с отчаянием глядя в тускнеющие старухины глаза, из которых потихоньку — день за днем — ускользала жизнь. Поздно, поздно… почему она так поздно поняла это?