Когда собрались в прозрачном, прелом весеннем леске, которым Пауль любовался из окна фабрики, оказалось, что потеряли добрую треть. Решили сделать крюк, чтобы уйти от немцев и одновременно выяснить обстановку в других местах, потом возвращаться к озеру. Но оторваться от немцев не удалось.
Когда уже вошли в лес перед озером, наткнулись на траншеи. Траншей было три, они были пустые. Пока осматривали их, сзади застучал немецкий пулемет. Пришлось залечь. Но защищаться с этой стороны было трудно – брустверы были обращены к озеру, поэтому пришлось оставить траншеи, продвинуться еще вперед и залечь уже на ровном уклоне за деревьями.
Отступать дальше было нельзя: метров через пятьсот было озеро, и если немцы прижмут их к воде, это будет конец. Оставалось одно: держаться здесь и не выпускать немцев из траншей. Но сколько они смогут продержаться? И сколько там немцев на оставшиеся полбатальона?
Пауль устроился с автоматом за старой сосной и внимательно следил за траншеями, стреляя по ним одиночными, когда там приподнималась каска. Но и его, видно, там кто-то заприметил: стоило ему высунуться из-за ствола, как тут же впивалась пуля в сосну, и дважды уже, над самой головой, с треском встопорщивались щепки на стволе, после чего густо пахло смолой. Что же будет дальше, где же для них выход, думал Пауль. Может, подойдет подкрепление? Только откуда? Там, за озером, вряд ли даже слышат, что тут идет бой. Да, остается рассчитывать только на себя и держаться. Не погибать же... Впрочем, если и придется погибнуть, это для него тоже выход...
Нет, погибать он не хочет. Именно сейчас, во время боя, и не хочет. Во время боя побеждать надо. А погибать – смерть сама тебя найдет, если ты ей так нужен. Пусть тоже потрудится.
Ни разу еще не был Пауль так близко к немцам, так лицом к лицу с ними. Случалось, конечно, и раньше за карабин или автомат хвататься, но тогда за ним всегда были свои. Вся страна была за спиной, а враг только впереди. А сегодня за спиной нет своих. Сегодня за спиной чужая земля, чужой пологий склон, чужое озеро. И слева и справа, и всё вокруг чужое, и неоткуда ждать поддержки...
В траншеях на минуту всё смолкло, затем там раздалась команда, и из передней начали вылезать немцы. Они, пригибаясь, перебегали от дерева к дереву, сливаясь со стволами. В наступавших сумерках их беззвучные тени казались безобидными, такими же принадлежащими лесу, как эти потемневшие деревья. Но именно с этими тенями всё приближались пульсирующие огоньки, наполняя лес невидимой смертью.
Рядом с Паулем раздался резкий хриплый крик майора: «Вперед!». Пауль вместе со всеми поднялся и, стреляя, бросился навстречу этим огонькам, которые один за другим начали гаснуть: немцы бросились обратно в траншею.
Встречный огонь заставил Пауля лечь. Он упал за дерево, прижался головой к стволу, часто вдыхая сырой прелый запах прохладной земли. Немцы, видно, стали готовить новую вылазку: они не могли не заметить, каким слабым огнем отвечали им. Паулю самому стало даже не по себе от такого редкого огня. Было ясно, что не выдержать, если немцы поднимутся еще раз. Слишком мало их осталось, и патронов у них слишком мало. Пауль подполз к майору.
– Товарищ майор, надо выгонять их траншея, другой дела нет.
– Сам знаю, что надо, а как?
– Надо три-четыре боец немного назад посылать, пускай громко-громко кричат и к нам идти. А мне три-четыре боец давать надо, мы вперед бежать, вы «ура» кричать, будто атака все идем. Потом другой раз. Темно уже, сколько бежит, не видать, немцы думай, подкрепление пришел, быстро драпать надо.
Майор немного подумал.
– Ну что ж, Ахмедов, давай. Выхода больше нет. Удастся – я тебя не забуду, дорогой. А не удастся – каюк нам, стрелять уже нечем будет. Так что всё на карту ставим. Возьми вот мой пистолет, может, пригодится.