Он подозвал еще несколько солдат, обговорили план, расползлись в стороны, передали остальным. Приготовились.
И вот, когда в передней траншее опять зашевелились, сзади послышались какие-то стуки, далекий треск сучьев, сначала слабые, потом всё громче и громче крики «А-у!», «Э-гей!». «Держись!», «Идем!» и сочная ругань с упоминанием фрицевой матери. Рядом с Паулем тоже закричали: «Наши!», «Ура!», «Сюда!», – чтобы не очень можно было различить, как мало голосов сзади.
Немцы совсем затихли. Тогда позади выдвинувшегося вперед Пауля во всю застрочили пулеметы – видно, последними патронами набили несколько дисков. Затем раздалось громкое, непрерывное «Ур-а-а!» и Пауль поднялся, короткими бросками от дерева к дереву побежал вперед, видя в темноте слева и справа чуть позади еще несколько теней. Крики стихли. Пауль упал на землю, чтобы передохнуть и дождаться второго «Ура!». Траншеи замерцали огоньками, но Паулю показалось, что из первой, совсем близкой, огонь уже не такой, как был.
Снова раздалось «Ура!», Пауль поднялся, бросил в траншею одну за другой две гранаты, затем рванулся вперед, тоже громко крича, добежал до траншеи и увидел, что она действительно уже пустая, только в конце несколько немцев торопливо выбираются из нее. Пауль дал по ним очередь, спрыгнул вниз, за ним спрыгнули еще двое. Уже втроем они бросили по паре гранат вперед, и с новым «Ура!» кинулись туда, а когда добрались до второй траншеи, то услышали, что «Ура!» не затихает, а приближается. Это и остальные пошли в атаку. Тогда Пауль поднялся в третий раз, и когда он, с радостью увидев, что и из последней траншеи немцы удирают, послал им вдогонку весь остаток пуль из своего автомата и, тяжело дыша, свалился на дно траншеи. «Ура!» догнало его, и вот уже сам майор, а за ним и другие радостно обнимают его в траншее... А через три дня ему вручили орден Красного Знамени. Такая у него осталась память о разведке боем.
8
Указатели на обочине показывали: дорога ведет на Берлин. Вместе с отступавшими немецкими войсками по этой дороге прошло и гражданское население: сначала Пауль видел оставленные тележки с домашним скарбом, затем детские коляски, а сейчас встречались уже и узлы. По дороге, тесня пехоту, двигались самоходки, машины с пушками и минометы. Слева и справа от дороги стояли старые липы. Война почти не тронула их. На толстых черных ветках недавно появились листочки, и теперь они трепетно блестели на солнце под голубым апрельским небом и вздрагивали от гула проходящей техники. Они казались наивными и трогательными: ну, как можно было появляться на этот свет сейчас, когда идет война, когда всё напряженно до предела перед последней, отчаянной схваткой, когда даже воздух кажется дрожащим от всеобщего напряжения и тревоги, и когда еще стольким людям придется умереть! Нет чтобы подождать неделю, ну две, и родиться тихим мирным утром, безмятежно развернуться в теплых лучах солнца, и не видеть того ужаса, через который должны еще пройти вот эти люди, что идут и едут по ровной бетонированной дороге. Люди, которые четыре долгих года провели в снегах и грязи, в жестоких боях теряли своих товарищей и умирали сами, которые бесконечно далеким уже летом со слезами и кровью оставили свою землю врагу, затем эту землю, поруганную и сожженную, усеянную могилами жен и детей, освободили от врага и вот теперь, прошедшие сквозь всё, усталые и измученные, но в радостном предчувствии скорого конца войны, идут по земле своего врага. Идут по земле врага, чтобы освободить и ее, чужую для них землю, от этого врага. Освободить, потому что этот враг – враг даже собственной земле... Так почему бы не подождать этим несмышленышам-листочкам и родиться уже на свободной земле, чтобы не остались в их прозрачной растительной новорожденной памяти первым впечатлением от мира, в который они пришли, грохот, гул, взрывы и смерть? Как им жить с такой памятью? Весь свой недолгий век будут они трепетать в тревоге, недоверчиво прислушиваясь к этому непонятному, так сурово встретившему их миру.
А может быть, они именно для того и появились так рано на свет, чтобы успеть увидеть этих людей? Увидеть их перед последней, самой последней в этой войне и в их жизни, битвой? Увидеть тех, кто идет умирать за свободу земли, соки которой текут в зеленых слабых жилках листочков? Увидеть и приветствовать их? И напомнить им, что у них дома, в их селах и городах, черные деревья тоже родили сейчас на свет такие же трогательно-маленькие зеленые листочки, и что под этими деревьями может быть играют сейчас их повзрослевшие, давно не виденные ими дети, и трудно, очень трудно работают их жены, ожидая, когда придут, наконец, домой с этой бесконечной войны их мужья и сыновья, ожидая и моля Бога, чтобы дожили они до победы, чтобы не остались лежать в чужой стороне, под чужим небом, павшие за свободу чужой земли?..