Пауль раскрыл свой шкафчик, повозился в нем для вида, чтобы выждать, пока снаружи никого больше не будет, затем незаметно выскользнул на улицу. Когда глаза привыкли к темноте, он осмотрелся. Вроде никого. Вдоль темной стены под затемненными изнутри окнами дошел до тропинки, протоптанной от лазейки в заборе. Еще раз осмотрелся вокруг и тихо позвал:
– Федор!
От стены отделилась темная фигура.
– Тут я.
– Принес? – шепнул Пауль.
– Ага, – ответил Федор.
– Ну, давай!
Федор развернул сверток, и Пауль переложил из него в приготовленный мешочек два кирпича хлеба, две луковицы, немного соли и бутылку самогона. Затем полез в карман и протянул Федору бумажку:
– Держи, – сказал он.
– На весь месяц? – спросил Федор.
– Как договаривались. Спасибо, Федя, выручил. Всё-таки хочется отметить день рождения.
– Понятное дело, – ответил Федор, засовывая хлебную карточку в карман брюк и, уже уходя, бросил: – Бывай.
– Пока, – ответил Пауль.
Когда тень Федора исчезла за углом, Пауль завязал мешочек, перекинул петлю бечевки через плечо и вдоль тропинки, внимательно вглядываясь вперед, пошел к лазейке.
Всю ночь, не останавливаясь, шел он на запад. На это Пауль тоже рассчитывал: когда установят, что он сбежал, кому придет в голову, что он пошел в эту сторону? Наверняка подумают, что он к семье в Павлодар двинул. И, конечно, сообщат туда и будут его ждать там.
Да, если бы он туда прибыл, плохо бы ему было. Впрочем, если и здесь задержат, радости мало. Судить его будут. Судить. И по законам военного времени. Как дезертира с трудового фронта. И правильно, конечно, что будут судить. Если все будут убегать с работы, что же это получится? Война есть война, и тут некогда нянчиться с каждым.
Да, судить его будут, это Пауль знал. И что строже будут судить, чем любого другого, тоже знал. Строже, потому что он немец. И потому, что война идет с немцами. И если он дезертировал с работы, которая нужна для победы над немцами, то он тем самым пособничает им. Пособничает фашистам в то время, когда вся страна насмерть бьется с ними. Значит, он помогает фашистам, значит, он хочет, чтобы они победили, значит, он предал свою родину, предал советский народ. Он предатель, а с предателями разговор короткий. Тем более с предателем-немцем. Родная кровь заиграла? За своих? Так получай!
Так ему скажут, так его будут судить, если его поймают, и правильно сделают. Потому что иначе сейчас нельзя.
Но он не хочет, он не может больше вот так, как живет уже полтора года. Он не предатель. И он готов работать на самой тяжелой работе. Но не так, не в лагере за колючей проволокой, не под конвоем, не как пособник и предатель. Он не предатель, и докажет это. Он, как все, хочет драться с фашистами. И что с того, что он тоже немец и говорит с ними на одном языке? Он не такой немец. Уже почти двести лет как его предки живут в России. И он здесь родился и всю свою жизнь прожил в России. Он другой немец, и фашисты для него еще больше враги, чем для любого другого. Больше, потому что для других они просто звери, убийцы, которых надо уничтожить, чтобы самим остаться в живых, чтобы освободить Родину. А для него они еще и осквернители всего немецкого, причина страданий его и его близких, его друзей и товарищей, и тех полутора миллионов советских немцев, которые несут сейчас на своих плечах двойное бремя – бремя военных тревог и труда для победы, которое несут все в тылу, и бремя недоверия: ведь они тоже немцы, а вокруг них, в бедах, в страданиях живут люди, чьи мужья, сыновья, братья, отцы воюют и погибают в войне с немцами. И неизвестно, какое бремя из двух тяжелее… Впрочем, известно. Ему, Паулю, это хорошо известно.
Нет, у него с фашистами свои счеты. Только бы не задержали его. Задержат – всему конец. Кто ему поверит? Кто его вообще станет слушать? Бежал? – бежал. Знал, что за это будет? – знал. Ну, вот и получай... Ах, на фронт бежал? Воевать? И на чьей же стороне воевать?..
Только бы не напороться ни на кого раньше времени! Только бы добраться до подходящей станции!..
Всю первую ночь Пауль почти бежал. Только раз он замедлил шаг. Вытащил из мешочка бутылку самогона, чтобы выбросить ее: сроду не пил он его. Попросил у Федора только из осторожности, чтобы тот поверил, что Пауль на самом деле собирается отметить день рождения и хочет угостить товарищей. А то начал бы думать, зачем сразу две булки хлеба, да как он весь месяц будет без хлебной карточки. Еще догадался бы, что тут что-то не так, испугался бы. С самогоном же всё просто и понятно. А теперь к черту эту бутылку, только мешается, лишний груз.