Старик тряхнул поводьями:
— Н-но-о! — И мул потащился неспешным шагом.
Я подобрал катающиеся тыквы и засунул их в открытый мешок.
Старый фермер улыбнулся мне через плечо:
— Спасибо, мальчик. Я Сет, а это Джейк. Ты бы лучше сел, а то слетаешь через борт на колдобине.
Я сел на один из мешков, почему-то сжавшись и не зная, чего ожидать.
Старый фермер передал поводья сыну и вытащил из мешка, лежавшего между ними, большую бурую буханку хлеба. Он легко оторвал от нее большой ломоть, намазал толстым слоем масла и передал мне.
От этой нежданной доброты у меня закололо в груди. Прошло полгода с тех пор, как я последний раз ел хлеб, тем более теплый и мягкий, со сладким маслом. Поев, я припрятал в свой холщовый мешок кусочек на потом.
С четверть часа все молчали, потом старик полуобернулся ко мне.
— Играешь на этой штуке, мальчик? — Он указал на футляр с лютней.
Я прижал футляр крепче к себе:
— Она сломана.
— О! — Старик был разочарован.
Я подумал, что мне сейчас велят слезть, но вместо этого Сет улыбнулся и кивнул сыну:
— Тогда самим придется тебя развлекать.
Он затянул «Лудильщик да дубильщик» — застольную песню, которая старше самого бога. Через секунду к нему присоединился сын. Их громкие хриплые голоса слились в простой гармонии, которая заставила меня вздрогнуть от воспоминаний о других фургонах и иных песнях — о полузабытом доме.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ОКРОВАВЛЕННЫЕ РУКИ, СЖАТЫЕ В САДНЯЩИЕ КУЛАКИ
Около полудня телега свернула на новую дорогу, вымощенную булыжниками и широкую, как река. Поначалу нам попадались только редкие путники да пара фургонов, но после стольких дней одиночества они казались мне огромной толпой.
Мы заехали в город, и приземистые строения уступили место более высоким лавкам и трактирам. Рощицы и сады сменились улочками и повозками. Широкое русло дороги запрудилось сотнями двуколок и пешеходов, десятками телег и фургонов да редкими всадниками.
Мешались вместе стук конских копыт, людские крики, запахи пива и пота, мусора и дегтя. Я задумался, что это за город и бывал ли я в нем прежде, прежде чем…
Стиснув зубы, я заставил себя думать о другом.
— Почти на месте. — Голос Сета перекрыл шум и грохот.
Дорога наконец привела на рыночную площадь. Фургоны катились по брусчатке со звуком, напоминающим далекие громовые раскаты. Голоса торговались и переругивались. Где-то плакал ребенок, тонко и пронзительно. Мы колесили по рынку, пока не нашли пустой угол перед книжной лавкой.
Сет остановил повозку, и я выскочил, пока они разминали затекшие после дороги ноги. Затем я, следуя некоему молчаливому соглашению, помог им выгрузить из телеги тяжелые бугорчатые мешки и сложить их у стены.
Полчаса спустя мы отдыхали среди сложенных мешков.
Прикрывая глаза от солнца, Сет посмотрел на меня:
— Что делаешь седня в городе, мальчик?
— Мне нужны струны для лютни, — ответил я.
Только сейчас я понял, что не вижу отцовской лютни. Ее не было ни в телеге, где я ее оставлял, ни у стены, ни у груды тыкв. У меня похолодело в животе, но тут я заметил футляр под пустым мешком. Я бросился к нему и схватил дрожащими руками.
Старый фермер усмехнулся, глядя на меня, и протянул две бугристые тыквы, которые мы выгружали.
— Мамка-то небось обрадуется, коли принесешь домой пару самых рыжих масляных тыкв по эту сторону Эльда?
— Нет, я не могу, — пробормотал я, отбрасывая память о содранных пальцах, копающихся в грязи, и запахе паленого волоса. — Я… то есть вы уже… — Я умолк и отступил на пару шагов назад, прижимая лютню к груди.
Он поглядел на меня повнимательнее, словно впервые увидал. Я вдруг смутился, представив, как сейчас выгляжу: весь оборванный и полуживой от голода. Прижав лютню еще крепче, я отступил еще.
Руки фермера упали, его улыбка поблекла.
— Ох, парень… — сказал он.
Он положил тыквы, снова повернулся ко мне и заговорил мягко и серьезно:
— Мы с Джейком до самого заката будем торговать. Коли к тому времени найдешь, чего ищешь, поехали с нами на ферму. Еще одним рукам у нас с миссус дело всяко найдется. Мы тебе только рады будем. Верно, Джейк?
Джейк тоже смотрел на меня, на его честном лице большими буквами была написана жалость.
— Дык, па. Она так и сказала, как мы поехали.
Старый фермер, указав себе под ноги, продолжил тем же тоном:
— Это Приморская площадь. Мы тут до темноты будем, а то и подольше. Возвращайся, коли захочешь еще прокатиться. Слышь меня? — забеспокоился он. — Можешь поехать обратно с нами.