— Возьмем, — кивнул Растрелли, перехватывая один фонарь. — И верно, лучше свечки. Давай-ка брат, осмотримся.
— Чего искать-то? Ахрамей Ахрамеич?
— Нашел уже, — ответил мастер.
В пяти шагах зияла в стене открытая дверь в проем. Вход высокий, широкий. На карете, конечно, не проехать, но верховой, должно быть, пройдет. Коль голову чуть склонит.
— Идем что ли, брат Тихон? — позвал за собой Варфоломей Варфоломеевич, ступив в ход первым. — Мешок, смотри, не забудь.
— Не забуду, — сказал парень.
Взял фонарь в одну руку, второй подняв ношу с пола — клал, пока запаливал приборы. Чтоб сподручнее было…
Они шли по сводчатой галерее, отделанной гладким камнем. Долго. Прошло, должно быть, не менее получаса, прежде чем достигли кованной черной решетки — замысловатой, узорчатой. Раскуроченный замок, что когда-то ее запирал, валялся на полу рядом. Не похоже на Олег Покопыча, подумал Растрелли. Вряд ли он все так оставил. И дверь в подполе не прикрыл, и тут безобразие. Не хочешь, не запирай. Но не ломать же добротную вещь?
За решеткой брезжил тусклый свет. Недалече уже.
И точно, миновали с сотню сажен, вышли в залу. Обширную, всю белую. В самом центре тут росло диковинное дерево. Боже, да есть ли на свете что-то похожее?
Да, древо было величественное. Высокое, могучее. Черный с прожилками ствол руками дюжина человек не обхватит. А крона какая! Зима на дворе, а тут зелены листья шелестят. Эх, травки б еще — натуральный Эдем.
Взгляды пришельцев невольно устремились вверх. Где-то там высоко-высоко над кроною в темно-синем, почти черном небе играла яркими цветами краса-радуга.
— Смотри, Тишенька, диво какое! — покачал головой Растрелли. — Век бы здесь стоял, любовался… Не помнишь ли, брат, почто мы явились сюда? Делать нечто хотели, алибо так, поглядеть?
Тихон опустил взгляд, посмотрел на Варфоломея Варфоломеевича обомлел. Барин стоял радостный, но глаза его — пустые и отчего-то вдруг почерневшие зияли провальными дырами. И волосы… Волосы, с утра еще лишь тронутые сединой, белели в тон стенам и полу. Мастер, налюбовавшись на радугу, глядел, не мигая, на слугу верного. Улыбка с уст его сошла, кончики губ опустились.
— Что с тобою случилось, Тиша? — со страхом в голосе произнес Растрелли. — Ты ж белый весь… Седой совсем стал.
Тихон смахнул рукой на лоб длинную челку, дернул себя за волосы — вырвал пучок… Господи помилуй! И впрямь… Что за бесовщина?
— Ахрамей Ахрамеич, давайте-ка мы дело сделаем, да пойдем отсюда, пока Богу души не вручили, — проговорил парень, развязывая мешок.
Фонарь уже стоял на полу. Удивительно, Тиша не помнил, как выпустил его из рук. Ну, да ладно. Засмотрелся, задумался. Бывает такое, что мысли от тела отдельно живут. Пусть изредка… Наконец, красный камень оказался в руках.
— Куда его, барин?
— Не знаю, Тиша, — пожал плечами Растрелли. — А что это?
Ох, нелегкая. Похоже, старик потерял-таки память. Не всю, а только ту, что связывала его с делом, по которому явились сюда. Что предпринять? Думай, парень. Соображай. Ну? Не просто так все ж. Дерево вон… Дерево…
— Стойте здесь, Ахрамей Ахрамеич, — велел Тихон и быстро пошел в центр зала.
К древу. Камень отчего-то нес на вытянутых пред собою руках. Словно боялся замараться.
При приближении, а, должно быть, отшагал уж шагов триста, дерево превращалось вообще уж в какого-то исполина. Вон, даже листочки над головою размером не меньше лопуха. А то и больше — снизу-то не определишь. А ствол! Да нет, такой в обхвате не две дюжины рук, а все шесть! Жуть какая! Как же его земля-матушка держит?
У самого ствола — и обходить вокруг не пришлось — в пол была вделана чугунная плита с кольцом. Дверца? Как же поднять ее? Тяжела ж, собака! Сажень на сажень.
«Откинь. Петли смазаны. Глаза боятся, да руки сделают», — зазвучали в голове знакомый голос. Кто это? Ох, ты. Инкарнатор проснулся. Ну, привет, брат самоцвет. Что ж ты молчал так долго?
«Так не о чем говорить было, вот и молчал. — ответил Камень. — Будешь люк раскрывать? Или беседы беседуем? Ну?»
Чугунная плита поддалась. Но пошла не вверх, а в сторону. Верно, петли были приделаны к ней необычные, хитрые. Внизу ж оказалась всего лишь ямка. В аршин глубиной. И сбоку толстый корень краем выглядывал. Сюда что ль каменюку?
«Сюда», — откликнулся Инкарнатор.
— Ну и славно, — улыбнулся Тихон.
Встал на колени, положил красный янтарь в углубление. Посмотрел еще раз. Закрывать ли его? Аль так оставить?
Инкарнатор не ответил.