Яков сделал вид, что оступился и вполне оправданно переменил положение ладони. На секунду закрыв глаза, коснулся пальцем бархатистой теплой кожи, доступной благодаря вырезу. Анна вздрогнула. Все.
«Штирлиц понял, что еще никогда не был так близко к провалу», - откомментировал ситуацию язвительный голос.
Если сейчас не закончится музыка, то потом идти через весь зал с раздутыми штанами будет ой как стыдно. Да и Анна того и гляди невзначай прикоснется к той его части, которая уже страстно желала поднять свой авторитет. А уж конфузить девушку, (да чего уж там – и самого себя) не хотелось.
И Штольцев усиленно принялся считать баранов, сортируя их по мастям, длине шерсти, весу, возрасту. Обычно это помогало в сложных ситуациях, что не преминул подкорректировать и внутренний голос: "Но не сейчас. Не сейчас"...
Глава 3 Яков и Анна. Пикник
Железный Яков
Проводив Анну до двери подъезда, Яков задержал ее ручку в своей и нерешительно поднес к губам. Медленно поцеловал. Случившееся в ресторане умопомрачение грозило вот-вот снова затопить все сознание и подсознание. Как он хотел перевернуть ее кисть и с упоением покрыть горячими поцелуями ладошку. Сгрести ее в охапку и целовать лицо, шею. Вытащить эти чертовы шпильки и ловить губами рассыпающиеся локоны! Увидеть ее закрытые в истоме глаза и прикоснуться нежно пальцами к таким манящим губам. От этих мыслей, вихрем проносившихся в голове, сердце подпрыгивало и падало, как на американских горках.
«Зо-о-лу-у-шка, посмотри на часы. С двенадцатым ударом твоя голова превратится в тыкву», -- в свойственной ему издевательской манере напомнил о необходимости прощаться Штольцев II.
- Спокойной ночи, Анна Викторовна! Я Вам очень благодарен за сегодняшний вечер.
Яков отпустил руку девушки и, скрепя сердце,зашагал к машине.
Стряхнув наваждение, Анна открыла дверь подъезда. Но дальше пойти не смогла. Прислонившись к стене, она тихонько заплакала. Слезы катились по щекам, слезы горькой обиды и разочарования. Как же так! Она ведь не дура, и фантазировать на пустом месте не привыкла. Краем глаза она видела, что Яков неотрывно следил за ней, пока она танцевала с незнакомцем. Слышала, как сбивалось его дыхание, пока она лечила его палец. Чувствовала, как дрожала его рука, когда он прикоснулся к ее обнаженной спине. По ней снова прокатилась горячая волна, будто вновь на коже ощутила его прикосновения.
«Есть две вещи, которые нельзя сымитировать - интеллект и страсть». Страсть была, она в этом уверена. Но что тогда? Страшная догадка заставила похолодеть все ее существо: у него есть другая женщина. И как ни странно, от этого слезы прекратились. Хотя бессонная ночь была обеспечена.
Добравшись домой, Штольцев первым делом разделся и встал под холодный душ. Ледяные струи падали на голову, плечи, спину, но Яков не чувствовал. Душевная боль переполняла его и никак не могла найти выхода.
«Господин надворный советник! Извиняюсь за беспокойство. Вы решили себя насовсем уморить или воспалением легких ограничимся?» - вывел из состояния прострации знакомый голос.
Яков только сейчас ощутил, как закоченел. Придется достать согревающее.
Вот и все. Как больно терять. Сегодня впервые за много лет он почувствовал себя человеком. Живым человеком. Какой огонь бушевал в нем! И кстати, у этого огня есть имя - Ревность. О том, что такое понятие существует, он , безусловно, знал. Сколько убийц получали смягчение приговора при выяснении, что убийство было совершено на почве ревности. И он этого никак не мог понять. Какая еще ревность?! А вот такая! Когда ты готов убить всякого, кто прикасается грязными лапами к тому, что тебе дорого.
Как больно. Он чувствовал себя Железным дровосеком, который мечтал получить горячее сердце. На несколько часов получил. А теперь нужно опять превращаться в Железного Якова, как его называют в шутку друзья, и с опаской враги.
Но нет, он сейчас отчетливо осознал, что Железным Яковом больше не быть. У него теперь есть уязвимое место – это Анна. Но об этом никто не должен знать. Ни одна живая душа. А это значит, что путь к ней закрыт. Он не имеет права.
Полбутылки коньяка переместились в желудок мужчины, но ожидаемого забвения это не принесло. На душе было горько и больно. Вдруг вспомнилось:
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.