Давайте и мы, чтобы не ошалеть от народности, бездарности и стёба, коллекционировать хотя бы утраченные птичьи глаголы, как делал это когда-то Юлиан Тувим в статье "Очерк чирикологии" или древнеримский поэт Альб Овидий Ювентин, написавший по данному поводу даже поэмку "Elegia de Philomela".
Итак, курицы квохчут, гуси гогочут, утки крякают - говорите вы... Лебеди ячают, зяблик рюмит, выпь бухает, галка чалкает - говорю я.
Продолжайте...
ЧАЙКА И ЧИБИС
По-польски "чайка" - mewa, но чайка (czajka) в польском есть тоже и означает чибиса. Одинаковые, но разносмысленные слова обоих языков, случается, сбивают с толку, и польский переводчик пьесы Чехова (кто - не важно) крупно ошибся, озаглавив перевод "czajka". Смысловой ряд пьесы переориентировался на чибиса - вздорную птичку с дурацким хохолком, кричащую в лугах "чьи вы?", а еще называемую у нас пигалицей, а также словцом, какое напечатанию не подлежит.
И вот знаменитейший польский режиссер (кто - не важно) решает ставить Чехова, для чего берет сказанный перевод. Сведущие люди наушничают ему об ошибке переводчика, думая, что режиссер это учтет. Но режиссеры ничьих мнений не учитывают и, если припереть их к стенке, говорят, что "так видят" или (против чего уж совсем не попрешь) что это "новое прочтение". В Польше закипела дискуссия, кого имел в виду Чехов - чибиса или чайку? Мнения разделились. Русский текст в расчет не брался. Эмблему МХАТа не вспоминали. Даже то, что члены Политбюро ездят на "Чайках", а не на "Чибисах", то бишь "Пигалицах", споривших не остановило. Литературоведение же обрело на века текстологическую проблему.
Дело обычное. Пытливое существо - человек любопытствовать порой устает и познанием небрегает. Сумма этих снов разума становится или молвой, или создает стойкий предрассудок, о чем я и подумал, услыхав (на сей раз от литературоведа по радио) о знаменитой лермонтовской "ошибке" лжеродительном падеже в строчке "из пламя и света рожденное слово...".
Перескажу рассказанное еще Иваном Панаевым. Привозит Лермонтов Краевскому стих "Есть речи - значенье...". "Дивная вещь! - ахает Краевский. - Однако следует писать "из пламени и света"". "Вздор, - отвечает Лермонтов. - Поэтам вольности позволены. И у Пушкина их много. Дай-ка переделаю..." Через пять минут он бросает перо: "Ничего нейдет в голову. Печатай как есть. Сойдет с рук..."
Но с рук Лермонтову не сходит. А зря. Миф об ошибке неправомерен, иначе припомним Державину "сын время, случая, судьбины...", а Пушкину - "что скрыто до время у всех милых дам". Классики ставили такой родительный, ибо в именительном произносили време, пламе (по-церковнославянски пламё), что склоняли по типу "поле", "море". Другое дело, что к тому время форма эта сделалась архаична. Возможно, поэтому тот же Пушкин признал все же "грамматическую ошибку", на которую указали ему критики в строке "на теме полунощных гор" ("Руслан и Людмила", Песнь третья), и переделал ее "на темени полнощных гор".
Этим летом я услышал от одного абитуриента, что на экзаменах в университет свирепствуют, спрашивая, сколько колонн у Большого театра. В мои годы вопрос этот тоже полагался роковым, но почему за десятилетия было не пересчитать их хотя бы на денежной бумажке? Пушкин прав - мы ленивы и нелюбопытны. И Лермонтов прав, утверждая: "есть речи - значенье темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно!" Скажем, речи экскурсоводов, выводящих славу русской деревянной архитектуры из того, что всё, мол, без единого гвоздя... Хотел бы я видеть гвоздь, каким сколачивают бревна! Апологетам безгвоздья и в голову не приходит, что бревну годится лишь технология сруба, а деревянную архитектуру, как и каменную (тоже без единого гвоздя!), мы ценим вовсе не за околесицу экскурсоводов.
Однако слова их - скрижаль, и знали бы вы, какие поднялись чибис и чайка среди советских писателей возле Босха в музее Прадо. Слева чужой гид называл художника по-нашему - Босх, справа не по-нашему - Бош (Bosch по-немецки так тоже можно прочесть). Подметив разнобой, коллеги заволновались: мол, художников - два, а нам врут, что - один. И больше не хотели верить, что на стенах живопись одной руки и руку эту ни с чем и ни с кем не спутаешь...
Плывя к истокам, утыкаешься в школьные годы. "Марья Иванна, как по-немецки горчица?" - донимали мы немку, хотя могли бы заглянуть в словарь. Та орала: "Вон из класса!" Как по-немецки горчица, она не знала, но к словарю тоже не обращалась, хотя подбиваемые второгодниками ученички всякий год задавали гнусный вопрос, имея на уме свое и радуясь, что немкина истерика подтверждает их похабные сведения, а какие, не скажу, ибо тут замешано то же словцо, что и в народном именовании чибиса, а оно напечатанию не подлежит.
НЕ СКЛОННЫЕ СКЛОНЯТЬ
Без цитат могут не поверить. Поэтому кое-какими придется воспользоваться.
"...Каждого направляли в свою часть. Швейк, прощаясь с Водичкой, сказал:
- Как только кончится война, зайди проведать. С шести вечера всегда застанешь меня "У Чаши"..."
А дальше то, что - однажды пиратски присвоенное для кинокартины - в какой-то из Дней Победы было откомандировано поэту Долматовскому и возвещалось как открытие.
"...значит, после войны в шесть часов вечера! - орал Водичка..."
Всякий раз праздника Победы ради поминаются разные крылатые фразы, поэтому нелишне уточнить, что первым свое стихотворение назвал "Жди меня" Андрей Белый и первая строка в нем: "Далекая, родная - жди меня..." А "сороковые роковые" сперва пришли в голову Александру Блоку. "Приближались роковые сороковые годы", - скажет поэт в одной своей речи, правда, про век прошлый, но слово молвлено, и я настаиваю не столько на плагиате, сколько на первородстве.
Подобные частности свидетельствуют о нарушении экологии культуры, о необходимости охраны ее среды, насчет которой я и коллеги так печемся. Но тогда почему мы не замечаем, что в компьютеры поголовно всех редакций проник вирус несклонения преобладающих на карте Отечества топонимов, в наши дни как на грех замелькавших в связи со многими социально-политическими конфузами: "встреча в Ново-Огарево", "узники Лефортово", "сепаратисты Косово", "обманутые "Останкино" зрители". А ведь уже в былине стоит: "из того ли села Карачарова...", а у Пушкина читаем "История села Горюхина", у Лермонтова "недаром помнит вся Россия про день Бородина...", у Некрасова же просто методическое: "...из смежных деревень: Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова..." Да и у Ходасевича тож: "Разве мальчик в Останкине летом?.."