Коронованная идиотской прической, с навешанными в виде бус пластиковыми овощами, но не перцами, как представлялось в фойе, а красными помидорами и темно-зелеными неведомыми тогда никому авокадо, в нелепой, однако бесценной бурке, ибо составленной из черных птичьих перышек, за столиком сидела осмеянная нами чернавка. Это была Джина Лоллобриджида.
ФАКТ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
У моего товарища вышла книга. Мне уже приходилось начинать с этих слов отклик на появление важных публикаций моих друзей, и вот снова, дивясь факту итога и факту успеха, я вкладываю в них всю свою радость.
Кроме же дружеской этой радости и читательского удовольствия, возникла возможность рассмотреть событие в полезном отдалении и в сравнении с другими, не всегда столь же радостными (чаще удручающими) обстоятельствами нашей культурной истории.
Итак, "Итальянская поэзия в переводах Евгения Солоновича" Москва, ОАО Издательство "Радуга" 2000. Тридцать четыре поэта с тринадцатого по девятнадцатый век и тридцать пять века двадцатого. Всего около трехсот стихотворений. Среди авзонийских стихотворцев Данте, Петрарка, Макиавелли, Лоренцо Медичи, Микеланджело Буонаротти, Джузеппе Джоакино Белли, Габриэле Д'Аннунцио, Умберто Саба, Унгаретти, Монтале, Сальваторе Квазимодо.
Издано все это богатство при содействии Итальянского института культуры в Москве, за что ему особое огромное спасибо.
Однако, прежде чем говорить о самой книге, чье появление - событие позначительней появления многих других, тоже немаловажных книг, хочу напомнить себе и вряд ли осведомленному читателю угловатые факты нашей с вами недавней, и в то же время теперь такой далекой (похоже, бесповоротно канувшей в тартарары) литературной жизни.
При советской власти Московская писательская организация подразделялась (и, кажется, все еще подразделяется) на так называемые Творческие объединения. Вступать в Союз писателей следовало через объединение, соответствующее жанру, в каком подвизался вступающий, чтобы лет через пятнадцать, если наконец примут, именоваться соответственно объединению поэтом или прозаиком, переводчиком или драматургом, детским писателем или критиком. Причем до гробовой доски.
К примеру, Арсений Тарковский ходил в переводчиках, пишущих заодно хорошие стихи. И считалось так не только потому, что замечательный поэт невероятно много переводил ("Ах восточные переводы, как болит от вас голова!"), но из-за его формальной принадлежности к объединению художественного перевода, где, я полагаю, ему было удобнее и приятнее состоять по многим причинам, как творческим, так и цеховым.
Кстати, от жанровой бирки было не трудно избавиться, переместив путем соответствующего заявления свое личное дело в другое объединение, и тогда, оставаясь де факто, допустим прозаиком, вы начинали считаться поэтом (если перебазировались к поэтам) не только де юре, но также и среди коллег, то есть обретали новое тавро.
Между тем объединение художественного перевода, включая в себя солидные литераторские силы, было, я полагаю, и самым интеллигентным, а поскольку, не покладая рук и не дожидаясь вдохновения, занималось освоением и присвоением для русской культуры достижений культуры мировой - непрерывно и напряженно творческим. За это и за кое-что другое (скажем, за непринадлежность многих моих коллег к титульной нации) переводчиков здорово недолюбливали, то и дело ополчаясь против них, грозясь упразднить, реорганизовать, разогнать и существование объединения все время висело на волоске, поскольку коллеги из других подотрядов Союза, ошалев от ощущения собственного величия, не полагали нас полноценными литераторами, и существование наше не давало им покоя, ибо, по мнению этих ревнивцев, мы были еще и ненасытными поедателями литфондовского пирога
Само собой получалось также, что всеми способами отъединяя читателя от мировой литературы, власть сама создавала все условия для попадания ее к читателю (если такое случалось) в наилучшем виде, ибо сообщество перелагателей состояло из даровитейших и увлеченных людей, которым в советской литературе по тем или иным причинам никуда больше дороги не было, либо они сами, не желая работать в железном ее потоке, упасались в чистом и творческом деле художественного перевода.
Не унимавшиеся коллеги, между тем, упорно полагали в переводческом труде всего лишь ремесло, всего лишь набитость руки и, чванясь собственной оригинальностью и неповторимостью (оглянемтесь назад, где они эти спесивцы и кто целует их творческие пальцы?!), то и дело заваривали бессмысленные дискуссии по поводу творческой состоятельности переводческого труда. Переводчики отбивались пушкинской цитатой насчет почтовых лошадей цивилизации, однако угомону на гонителей не было.
На съезды писателей мы попадали в виде одного делегата, гостевые билеты выдавались еще десятку, а все остальные тревожно ждали, что именно основополагающего будет сказано в основном докладе о нашей работе. Какой намек и на что. И обнаруживали скудный отчетный десятистрочечный абзац.
Итак, коллеги-литераторы не дремали, то и дело публикуя опасные по своим последствиям, хотя вроде бы тяготеющие к густым мыслям статьи. Кто-то, а кто уже не помню, придумал даже термины: небрежительное "языконосец" - то есть ремесленник-переводчик, знающий язык оригинала, и противопоставленное таковому гордое "языкотворец", который, пусть неуч, что бы и с какого языка не переводил, создает нечто вдохновенное, именуемое впредь "фактом русской поэзии".
Под этими знаменами в советское время переводили все, кто не числился в картотеке Объединения художественного перевода. Числившиеся, но переводившие по подстрочникам, тоже.
Словцо же "языкотворец" позаимствовано было у Маяковского, хотя цитата оказалась передернута. Ибо у Маяковского "языкотворцем" наречен не член творческого объединения поэтов, а сам "народ", поэт же (возможно даже и член творческого объединения поэтов) всего лишь "звонкий забулдыга подмастерье". При этом Маяковский имел ввиду конкретного Есенина. И однако не все забулдыги - поэты, хотя не все поэты - забулдыги. Но все забулдыги "языконосцев", как правило, не выносят.
А их, "языконосцев", кроме восхваляемого этой статьей Евгения Солоновича и восхваляющего, меня, было еще десятка два, или что-то около этого. И никому из нас по определению не дано было сотворять "факты русской поэзии", но зато разумелось, что "поэт", то есть литератор из картотеки объединения поэтов, "перевоссоздает" чужие произведения душевнее, доскональнее, искуснее, проникновеннее. И творения эти тонко действуют на наши с вами центры восприятия прекрасного.
А это - чушь и демагогический рэкет. Может, тоньше, а может, нет. И кто определяет, когда случился "факт", а когда он не случился? Где они эти "факты", и где они, определяющие факторы?
А вот считать, что литератор, лежащий в картотеке объединения художественного перевода, сотворяет нечто безликое и нетворческое (он же ни на что другое не способен!) - это напраслина и шельмование.
Теперь о кормильце и поильце нашем - подстрочнике. Что он вообще такое? Какая ему цена, и какова его ценность?
Подстрочник есть запись того, как понял и бессвязно отпечатал на машинке стихотворный (или прозаический) текст некий человек, худо-бедно знающий язык стихотворения (или прозы). И, хотя подстрочники бывали и бывают хорошие и плохие - все подстрочники плохи. Не только потому, что изготавливали их люди ради скромного заработка (10 копеек строчка европейские языки и 20 коп. - восточные или еще какие-нибудь экзотические), но и потому что всякий подстрочник обязательно есть некое субъективное толкование оригинала, Между прочим, у каждого из нас есть свой "подстрочник" любого русского стихотворения. То есть, читая стихи на родном языке, мы поневоле создаем свое собственное толкование этого стихотворения.
Посему хотелось бы увидеть, скажем, подстрочник "Грифельной оды" или "Колокольчиков моих..."! То есть в одном случае произведения малопостижимого и герметического, а во втором - простейшего и бесхитростного. При том что те и те стихи - прекрасны. Хотелось бы узнать, что нужного и важного сообщат подстрочники некоему иноязычному перелагателю этих шедевров, совершенно неосведомленному ни в русской культуре, ни в поэзии. Что важного и необходимого сможет растолковать ему любой из нас, если чужеземец этот к нам обратиться?