Да уж, я тогда был по-настоящему груб, дико зол и в самом деле хотел сломать эту дерзкую, непокорную девку. Хотел ее покорности, как и часто после этого. Но ошалел, потерялся от того, как она ощущалась. Хотел скрутить ее, а скрутило самого. От этой изогнутой подо мной длинной спины, беззащитного горла, которое я вынудил открыть для меня, от вида того, как мой член врывается в ее тело, напряженное и бунтующее против него, как будто, отпусти я ее, и она тут же разорвет меня в клочья, столько ярости в ней было в первый момент. А потом вдруг ярость обратилась страстью, такой же обнаженной, испепеляющей, без намека на пощаду. И я совсем пропал, осатанел, обезумел. И дракон беленился в унисон, драл призрачными когтями ее безупречную кожу, толкал меня вцепиться зубами, наставить следов, ощутить на языке вкус крови. Это был не секс, а какое-то исступление, сумасшествие. Когда Яна забилась в оргазме, окончательно убивая меня видом своего экстаза, я сгорел, испарился в одну миллисекунду, будто упал на Солнце.
И когда отпустила слепота и глухота после собственного ошеломляющего финала, я обвил ее, отключившуюся, собой и отчетливо понял, что не отпущу, не отдам. Кем бы она ни была и чтобы ни творила до этого и после. Теперь моя.
А эта маленькая стерва просто ушла. Бросила меня без сожалений и записки на прощанье. Меня та ночь вывернула наизнанку, а она отряхнулась от нее, как от чего-то незначительного.
Я открыл глаза, вбирая в себя тьму и тишину подземелья, и глубоко вдохнул, позволяя оковам терзать мое тело. Лучше так, чем ощущать эту непереносимую боль внутри. Боль ее отсутствия.
Вижу Янин взгляд, когда переступил порог дома её отца. Помню, как холодно она смотрела, будто не узнавая меня, но я поймал на своем языке запах её возбуждения. Она могла притворяться незнакомкой, которой нет до меня дела, но вся потекла, стоило мне появиться. Торжество наполнило меня, и я хотел рассмеяться над её актерской игрой в безразличие тогда, но мы ведь играли в тот момент по правилам. Тогда еще да.
Но когда этот мальчишка надел на Янин палец знак своего обладания, и она, снова насмешливо глядя на меня, позволила это… Вот тогда игры кончились. Она была моя с того момента, как я ворвался в неё впервые, даже тогда, когда бросила мне вызов в том клубе, и с тех пор никто не смел даже думать, что может обладать ею. С того момента началась игра по моим правилам.
О да, как же это не нравилось моей Яночке! Как она бесилась, бежала от меня, огрызалась, защищалась. Не желала признавать, что это бессмысленно. Колола словами, била наотмашь показным безразличием.
Во что она обратила мою жизнь? В череду погонь за ней, когда я терял способность нормально мыслить, сходил с ума от ревности и черной зависти ко всем, с кем она, оказывается, может нормально говорить, кому она способна искренне улыбаться, тогда как мне доставались только едкие шпильки и насмешливые ухмылки. В краткие моменты близости, когда она была моя, и за которые я готов отдать все что угодно. Уже отдал. Ни секунды не жалея и упиваясь самим процессом. Стал учить прогибаться себя и своего дракона. Учился гладить, когда невыносимо хотелось давить, решая все сразу и силой. Учился говорить «пожалуйста», тогда как помнил только как приказывать и рычать. Понимать, ловить кожей, когда она была зла, когда задумчива, а когда наставали краткие мгновения, в которые я мог быть чуть ближе. Очеловечивал своего дракона, и он подчинялся, огрызаясь и ярясь, укрощал свою алчную жажду властвовать и ломать. Ради неё. Я бесился, что она не хотела этого видеть, срывался снова на приказы, портил все, начинал заново, жалел, тосковал. Изнывал по ней, пытал себя близостью, запахом, теплом, потому что без неё оказалось быть вообще невозможно. Как же я хотел ее, нет, хочу, хочу! Каждую минуту, остервенело, безысходно, все что готова дать добровольно и все что смогу украсть, взять силой, обманом, как угодно. Гори огнем все принципы, гордость, честность. Когда она подо мной, когда стонет, когда рвет меня, уже сама обезумев от наслаждения, вот тогда я живу, впитываю, глотаю, подыхая от того, что все время мало.
Жгучая боль взорвалась в центре груди, разрывая в клочья мое человеческое сердце, и угрожающий вой дракона вторил этой муке, продлевая и усиливая в сто крат. Я не смогу жить без неё, без всего этого. Не смогу и не буду. Найду дорогу обратно. Не будет дороги, будет тропка, хоть крошечная лазейка, но я протиснусь, вернусь, заберу себе свое. Не найду лазейки — так снесу стены, и пусть все сгорит. Яна, ты не будешь ничьей. Только моей. Не знаю пока как. Не знаю когда. Сейчас, всегда. Я вернусь и начну все заново, или с того места, на котором мы остановились.