Наверно, это было так и нужно — искать ее потерявшиеся следы в течение двух лет, наконец, отыскать, поскандалить с начальством, плюнуть на великолепную должность в Речице и кинуться, очертя голову, именно сюда, даже не подумав о том, что Дина могла выйти замуж. Кинуться, может быть, затем, чтобы встретить ее опасливый и настороженный взгляд, ее вечное внутреннее отстранение от его, Андрея, дел, мыслей, переживаний.
— Дина, — окликнул он.
— Я, Андрей! — торопливо, с готовностью повернулась Дина. Рулон она держала обеими руками, было видно, что они у нее замерзли в перчатках — она то и дело шевелила пальцами.
— Ты замерзла?
— Нет, что ты.
Андрей взял рулон, девушка с явным облегчением вложила ладони в рукава.
«Встретились, чтобы молчать. Что ж… я привык».
Дина поскользнулась, он взял ее под руку.
— Ты все-таки замерзла.
— Нет, нет.
— Зайдем в ресторан?
— Стоит ли? Хотя… если ты хочешь…
Зал был полупустой. Андрею он понравился еще в первый день приезда: не слишком широкий, со вкусом оформленный: половина одной стены сплошь зеркало, и от этого помещение кажется просторным и светлым. Роспись под потолком, декоративные висячие цветы. И тихое пение «меломана» — автомата.
Дина поправляла прическу, стоя у зеркала. Облокотясь на барьер гардероба, Андрей наблюдал за ней, как девять лет назад у Алексеевского тракта, когда подвыпившие и кто во что одетые призывники штурмовали автомашину. Ревели гармони, летели смачные лепешки из-под ног плясунов, бабы истошно голосили частушки. А чуть поодаль, держась за руки, торопливо говорили что-то друг другу Динка из 9-го «В» и Виталька Свиридюк, веснушчатый и тонкий, как не успевший упасть поздний тростник. Помнится, выкатилось откуда-то неприкаянное перекати-поле и с размаху куснуло голые Динкины ноги. Потом они с Виталькой сидели на самой задней скамье газика и орали в общем хоре совершенно бессмысленное и веселое. А в пестрой толпе родни и провожающих щемяще долго серело легкое Динкино платьице. Через два года на том же большаке она встретила Андрея. Встретила одного, потому что Витальку убили в Венгрии.
— Андрей!
— А? — он встрепенулся, взял девушку за локоть и провел в узкую дверь. И пока Дина огибала столик, он подумал, что она, в сущности, мало изменилась: та же, по-деревенски статная, не полная талия, четкий рисунок икр, округлые плечи и высокая крепкая грудь.
— Вот и встретились, — сказал он и накрыл своей большой ладонью ее пальцы.
— Здравствуй. — И что-то похожее на нежность мелькнуло в ее глазах. — Здравствуй.
Дина полузакрыла их, несколько раз кивнула. Андрей всегда любил это доброе и милое движение ее головы.
Когда официантка, приняв заказ, ушла, он снова взял ее за руки. Они долго изучали друг друга, изредка улыбаясь, как будто и не стояла между ними трагедия восьмилетней давности. Будто не было тоненького Динкиного плача за той самой партой, за которой когда-то сидели Андрей и Виталька, не было долгого молчания на письма Андрея, не было страшных слов: «Почему он, а не…»
Они сидели молча, подчиняясь странному закону не слишком радостной, но хорошей встречи.
Андрей поднимал бокал с нежно-зеленым шампанским, они чокались, и он каждый раз успевал заметить ущербинку Динкиного безымянного пальца — еще в школе неосторожно обошлась со шлифовальным станком. Чудачка, она по привычке подгибает палец, стыдясь ущербинки.
Тогда, в Венгрии, на госпитальной койке, то впадая в мучительную полудрему, то до крови кусая губы от боли в боку, он часто видел этот палец с ущербинкой, нетерпеливо поглаживающий расписание экзаменов. Он не мог припомнить ее лица, фигуры, глаз. Воспаленное сознание то и дело останавливалось на этом трогательном, маленьком, с изуродованным розовым ноготком пальце…
Дина немного оживилась. Рассказала, как два с лишним года назад после окончания московского губкинского института приехала сюда, в удивительно тихий город («Слава о нем идет далеко за пределами нашей Родины», — спародировала Дина газетные строки). Уехала потому, что не любит шумных городов: их стремительный ритм сбивает ее с собственного, выработанного годами. Здесь ей очень нравится, ничто не мешает думать и решать по-своему. Закопалась в свои датчики по телединамометрированию, блоки местной автоматики и прочее. Корпит над чертежами, чуть ли не треть зарплаты тратит на книги, хорошие концерты приезжих артистов. Надумала поступать в аспирантуру. Дополнительно ко всему преподает в учебном комбинате на отделении электромонтеров-наладчиков. Мама умерла в прошлом году, брат Рудик работает где-то на «почтовом ящике», связанном, по его словам, с «космическими штуками». Вот тебе и Рудик. Шалопай и лодырь — помнишь его? Инженер-радиофизик, не так себе…