Дину не испугал ни взрыв отчаянья, ни голос Андрея, от которого звенели стоявшие на столе бокалы. Она с ужасом увидела, как он, закусив нижнюю губу, начал медленно сползать по стене, стирая спиной известку. Бросилась на помощь. Но он встал, как слепой, нащупал пальто и неверными шагами пошел к двери. Обернулся, взглянул на нее мутными от боли глазами.
— Извини… — И вышел.
Глаза Дины были полны слез. С грохотом распахнулась дверь, ведущая на кухню, на шею ей бросилась зареванная Любка.
— Дина! Диночка! Вы не имеете права!.. Он хороший! Он очень хороший! Я все слышала… Я не хотела! Только две репродукции успела посмотреть. Ревела, как дурочка. Хотите, я с вами лягу? Или около койки?.. Как собака, охранять вас? Ой, только не плачьте, пожалуйста, а то я тоже в голос зареву!
На улице — снежная феерия. Площадь забита людьми. Из пасти ледяного витязя по скользкому языку съезжают хохочущие группы. И вертится огромная елка, как невеста на смотринах, поворачиваясь во все стороны ярко переливающимися боками: а посмотрите, какова я? Разве не хороша? И песни — от них никуда не денешься, хоть задрапируй окно двойными шторами.
Сергей взял старую «Неделю». К приятелям идти расхотелось. Из головы не выходил шепот Андрея: «Будь счастлива, родная моя!» Динка-Динка, замкнутая и мягкая, привычная настолько, что он только изредка замечал в ней женщину! — И на тебе!
Теперь он мучительно завидовал Андрею, ничего, в сущности, не зная об их взаимоотношениях. Правда, он старался утешить себя старой, как мамонтовы остатки, мыслью, что он свободен, никаких обязательств по отношению к кому-либо. Словом, как поет Райкин:
Мысли о Римме в сутолоке дневных забот не мучили его. Но зато когда он оставался один на один с этими четырьмя стенами, с телевизором, у которого порой хотелось вдребезги расколотить голубой хрупкий лик, с безделушками вроде стреляющей сигаретницы, образ черноглазой девушки вспыхивал ярко, тревожаще. Сергей пытался приучить себя никогда не жалеть о прошлом, но бесполезно: воспоминания доставляли ему немало горьких минут.
…Шагая рядом с ней, прижимающейся к его руке в темных переулках, Сергей усмехался. Романтические обстоятельства знакомства, что и говорить! Благородный рыцарь вступился за честь оскорбленной дамы. Андрей куда-то исчез.
Когда вошли в круг света уличного фонаря, Сергей остановился и повернул девушку к себе.
— Дай хоть посмотрю на тебя. А то ввязался в драку, а стоило ли — не знаю, — грубовато сказал он, беря ее за плечи.
Она шарахнулась в сторону, наверно, подумав, что от одного приставалы попала к другому.
— Да не бойся ты.
Девушка замерла, положив ладони на сгиб его локтей, готовая в любую секунду вырваться. Да она прехорошенькая! Там, возле милиции и в театре, он не успел ее по-настоящему разглядеть. Какие симпатичные брови — тонкие, будто выписанные мягкой кистью. Лицо удлиненное, острый, но все равно милый, трогательный подбородок. На какой-то бесконечно малый миг родилась и погасла мысль о том, что она, должно быть, капризна и упряма. Откуда взялось это ощущение, он не мог понять и позднее.
— Как твои позывные?
— Римма Тагирова.
— А я — Сергей Старцев.
Они долго стояли так и, к удивлению своему, Сергей почувствовал, что начинает теряться под прицелом черных блестящих зрачков.
— Можно, я поцелую тебя, Римма?
— Можно, — неожиданно серьезно и по-прежнему не отрывая от него глаз, сказала девушка. Худенькие плечи ее напряглись. — Нет, лучше я сама. — Она приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала его. Скорее, это было дуновение горячего ветра. А затем также быстро отступила.
— Забавная ты… — Сергей смущенно потер подбородок. — Странная, ей-богу.
В дешевом зеленом пальто с поднятым воротником, до смешного серьезная, она вызывала в нем чувство, похожее на снисходительность с нежностью пополам.
— Вот ты какая! — пробормотал Сергей, все еще не отпуская ее плеч.
— Обыкновенная… Мы пришли. Спасибо.
— Да? — удивился он. — Так быстро?
Почему она так смотрит? Что с ней?
— Римма, где я тебя увижу?
— Зачем?
— Затем… — Сергей запнулся и почему-то рассердился. — Затем, что ты мне, может, нравишься. Первый раз такую чудачку вижу. — Он с усилием рассмеялся.
Девушка опустила голову, затем исподлобья, как обиженный малыш, бросила взгляд.