Мог ли он подумать, что подобные «мелочи» выльются в такой удар? Нет, какой идиот придумал, что «милые бранятся — только тешатся?»
Насчет того, кто ее муж, сомнений не было. Конечно, тот самый молодой поэт, с которым она познакомила его однажды — общительный, свойский парень, о стихах которого ходили разговоры. Римма несколько раз говорила о нем, о его явной симпатии к ней, телефонных звонках. «Я с ним в кино два раза ходила. И в ресторане обедала. Домой звал — не пошла: ты же бешеный. Знаешь, кто у него отчим?» — Она назвала фамилию директора крупного нефтехимического комплекса. Сергей, никогда не надоедавший ей чрезмерными посягательствами на ее свободу, воспринял ее флирт как очередное чудачество.
Перед отъездом Сергея на практику они поссорились. Но трудно было предположить, что ссора окажется действительно последней.
Прошлое всегда оттеняет настоящее, как бы высвечивает его. Сергей думал, что это все-таки, наверно, похоже на мужество — встретить ее через два года на улице, фамильярно положить руку на плечо, посмеиваясь, расспрашивать, как жизнь молодая, ощущая ладонью нежное тепло тела, близко заглядывать в черные глаза и в то же время запоздало отмечать, что крошечный пацаненок в синих штанишках мог быть твоим.
— Как все получилось, Римма? — спросил он, хотя вопрос вряд ли имел смысл.
— Сережа, договоримся на том, что я нашла более выгодную… удобную партию. Так обоим будет легче.
— У тебя есть время?
— Вообще-то…
— Ясно.
— Ничего тебе не ясно! — знакомо вспыхнула она. — Просто Алика нужно отвести к бабушке и самой на работу бежать.
Они сели в сквере под тем самым дубом, где любили сидеть когда-то.
— Римма, и все-таки…
— Я уже сказала.
— Не то.
— Довольствуйся сказанным.
— Я все же настаиваю, потому что обалдение не проходит до сих пор.
— Хорошо. Я боялась тебя.
— Боялась?
— Я не шучу. Если поглядеть со стороны, вроде бы все делалось по-моему. Но я поняла, что ты потакал мне как взбалмошной девчонке. Но до определенного срока. Стоило бы мне стать твоей женой — все. Ты очень властен и упрям. Я тоже с характером. Потом, ты уехал бы отсюда все равно, что и сделал. Сам говорил, что никогда не будешь кабинетной крысой и прочие такие штучки. А я не собираюсь менять специальность. Ты понимаешь, что я не могу без театра? Знала, что уговаривать тебя бесполезно. Вот ты, нефтяник, не пошел бы куда-нибудь в быткомбинат кастрюли чинить?
— А почему так внезапно? И та ночь?..
— Я же всегда была очень строгая — помнишь? Решила — как в омут. Чтобы ты был первый. Я же очень любила тебя, Сережа… Сколько глупостей, оказывается, можно натворить.
— Ты считаешь свое замужество глупостью?
— Я говорю вообще.
— А сейчас ты меня любишь? — шутливо спросил он и волновался, ожидая ответа.
— Не надо об этом, Сереженька.
— Как муж?
— Муж как муж. Пишет. Уехал в деревню, подальше от соблазнов.
— Он в самом деле талантлив?
— Кажется, в самом деле. В Москве обратили внимание. А вообще-то, не знаю.
— Лихо ты о нем… А как человек?
— Плохого не скажу. Только выпивать стал. Раньше особенно не увлекался.
Сергей встал.
— Прощай, мне пора; Я частенько вижу тебя на экране. Сделай как-нибудь дяде ручкой.
— Договорились. — Римма улыбнулась. — Скоро телевидение «Машеньку» транслировать будет, я в заглавной роли. Следи за рекламой. В первом акте заметь — я потереблю косичку. Для тебя.
— Спасибо.
И, уходя, неожиданно спросила — то ли всерьез, то ли шутя:
— Соберусь вот и приеду совсем. С сыном. Примешь?
— Нет, — отрезал Сергей.
— Знаю, — грустно сказала Римма. И, взяв ребенка на руки, ушла.
Сергей сидел в сквере до полудня. Просто так, подставив лицо солнечным брызгам.
Сафин проснулся рано. И тут же вскочил — надо было идти на вахту. Он даже был рад тому, что его бригаде выпало работать именно в первое утро нового года. Сафин надел видавшую виды меховую жилетку, на нее — рубашку из плотной мягкой ткани и поверх всего — куртку защитного цвета. Обул валенки, по особому заказу сшитые в мастерской. Положил в сетку немудрящий обед оператора — хлеб, кусок холодного мяса, неизменный лук, бутылку с молоком. Прочнейшая кожаная шапка плотно обнимает голову, теплые варежки вдеты в рабочие брезентовые рукавицы. И опять до мелочей знакомая дорога к автовокзалу — вахтовой, как его звали, потому что отсюда отъезжали на вахту и добытчики, и буровики, и ремонтники. Восемнадцать лет звучит по радио все так же молодо и озорно голос диспетчера Клавы Тихоновой: «А-автобус сто двадцать пятый — база турбобуров, автобус пятьдесят третий — скважины шестого промысла, а-автобус тридцать первый — Имангильдинский нефтепарк», хоть и постарела, погрузнела сама. Сафин забирается на свое обычное место — в кресло с правой стороны автобуса «Шкода». Утренняя вахта начинается с семи, а в небе еще не успели растаять самые упрямые звезды. Где-то слева трогается машина, и в боковом стекле сафинского автобуса двоится туманный желтый набор квадратов — освещенные окна той, соседней, машины. И, кажется, плывет в синюю мглу неведомый корабль, плывет беззвучно, плавно и прощально покачиваясь.