Выбрать главу

Восемнадцать лет рядом с ним Настюша Пастухова. Вот уже и у нее ноги сдавать начали. Шутка ли сказать, столько точек надо обойти за день. Иной раз километров по двадцать оттопаешь. Скорей бы диспетчеризировали, что ли, промысел полностью, чтобы не бегать опрометью в свой район: не случилось ли чего? Превратилась Настюша из молодой полнотелой сильной девушки в чуть осевшую к земле от нелегкой судьбы своей женщину. В восемнадцать лет, не научившись-то и целоваться как следует, краснеющая от многозначительного мужского взгляда, по самую макушку, как говорится, окунулась в войну. И прошла бок о бок с ним в одной танковой дивизии до самых Бранденбургских ворот. Но сберегла свою застенчивую гордость, никто не смог назвать ее полевой походной женой. Видели ее глаза только одного — Галима Сафина, да и здесь судьба оказалась неласковой. По горячности, махнув на все рукой, вышла в сорок шестом за фартового демобилизованного морячка, но промахнулась крепко: сволочью оказался, бил смертным боем, по девкам и вдовам шлялся. И уехал совсем к черту на рога, куда-то на Север. Не смогли сойтись она и Сафин: стояли незримо между ними Раиса и Айхылу, жена и дочь Галима, погибшие в дикое весеннее половодье сорок третьего. Узнав об этом, Сафин как бы оцепенел. И с тех пор глядел в смотровую щель мимо искаженных вражьих лиц, мелькающих рук тех, кого подминал под себя гремящими траками танк.

Может, и пришел бы тогда Сафин к Насте со своими пожитками насовсем, да радости от этого не было бы: страшным оказалось последнее ранение, таким, что и людям-то говорить нельзя. Так и живут в одном городе, каждый сам по себе. Сойдутся в праздники, в день Победы, выпьют по маленькой, как бы слушая невеселые свои мысли и отлично понимая друг друга…

…Раздумья его прервал голос Танзили:

— Галим-ага, у нас происшествие!

Обычно лучащиеся смехом глаза Танзили испуганно круглились.

— Что такое? — встревожился Сафин.

— Толька сорвался в Птичий овраг и ногу себе… не то вывихнул, не то еще хуже!

— Где он? — отрывисто спросил бригадир, прибавляя шаг.

— В диспетчерской. На лошадке привезли.

Анатолий полулежал на составленных табуретках и пускал кольца дыма в потолок. Глаза его были закрыты, рука осторожно потирала левую ногу. На лбу — испарина, лицо бледно. «Больно же паршивцу, — подумал Сафин, — а лежит, будто ничего не случилось».

У пульта Люба лихорадочно набирала телефонный номер. Шаль сползла на плечи, волосы взлохмачены. Дина участливо поглядывала на Анатолия.

— Что тут произошло? — не здороваясь, громко спросил Сафин. Любка обернулась, тревогой полыхнули ее быстрые глаза.

— В овраг… — начала она, но в это время ответили по телефону.

— Скорая? Ой, приезжайте быстрее, пожалуйста. Первый промысел, второй участок, он рядом с дорогой. Знаете? Оператор… ногу сломал, кажется!

— Как это случилось? — Сафин встал у изголовья Анатолия. Тот, бодрясь, небрежно ответил:

— Как-как… На Птичьем. Кромка снега нависла, я и провалился.

Бригадир повесил сетку на оконный шпингалет, присел на корточки.

— Левая?

— Ну.

— Больно?

— Терпеть можно.

— И что тебя понесло на край оврага? Тропинка-то на отлогом участке.

Анатолий пожал плечами.

— Может, новогодний хмелек еще гуляет?

— Капли во рту вчера не было, — начал раздражаться Анатолий.

Мокрые светлые волосы его прилипли ко лбу, глаза злые, брови насуплены. Веселые и упрямые одновременно брови. Да, характер у парня не сахар. «Зря брякнул насчет новогоднего хмелька, — упрекнул себя Сафин. — А все ж таки, как он умудрился?»

Сафин повернулся к Любке.

— Обещали приехать?

— Выехали. — Любка застыла, прислонившись спиной к пульту, в упор взглянула на Анатолия. Тот, быстро обведя всех взглядом, приложил палец к губам.

Но от Сафина не ускользнул его предостерегающий жест. Дело нечистое, темнит Анатолий. Ах ты, разбойник, неужто опять номер выкинул? Он кивнул Любке и, покопавшись для виду в ящике с болтами, вышел. Следом появилась Любка.

Сафин положил ей руку на плечо, поднял опущенную голову. В глазах девушки искорками вспыхнули слезы, она размашисто вытерла глаза варежкой.

— Выкладывай. Только не врать.

— Господи, какой же он дурак, Галим-ага! Миленький, никому только не говорите, ладно? У него уже два талона по технике безопасности вырезаны. Ведь с работы выгонят!..