— Погоди, погоди. Так ведь там возни сколько: фундамент под станок-качалку и прочее. Пока растолкаешь монтажников…
— Прежде надо знать обстановку, — резко оборвал его Сергей и сразу же отругал себя: Андрей только еще входит в курс дела и каждую скважину, естественно, знать не может. — Фундамент, Андрей, готов давным-давно, станок на месте — когда-то уже собирались переводить скважину на качалку, но раздумали.
— Делай, как лучше, Серега, тебе виднее. Я приеду, взгляну. Давление упало сразу?
— Да, почти.
— Серега, нам бы встретиться надо, давно не собирались. Отошли друг от друга. Приходи. Кстати, обмоем мою двухкомнатную. Хожу, аукаюсь сам с собой. Придется попросить однокомнатную, куда мне столько.
— А не пригодится двухкомнатная?
— Думаю, что нет. Хотя, кто его знает. Так придешь? Ребята из Баку привезли кое-что из марочных, есть мангышлакский сушеный лещ.
— Закрутился я, Андрей. Только знаешь что? Давай после расширенного технического совета. После драки. Статью-то читал?
— Да, весьма эффектная.
— Ясно, начтех. Пока.
— Пока.
…Сергею вдруг захотелось пива. Он тронул шофера за плечо и обернулся к Тимофееву.
— По кружке пива, Ефим Иванович?
— Не пью я совсем, Сергей Ильич, — виновато донеслось из глубины брезентового кузова. — Стало быть, лет десять тому. Печень шалит.
— Вот как… — протянул Сергей. Он вылез из вездехода, кивнул шоферу.
— Спасибо.
Пивной бар был полон. Здесь, как обычно, собирались нефтяники. Начиная с пяти вечера, тянулись сюда с автобусной остановки цепочки людей, шумно вваливались в продолговатый зал, отдающий сыростью и килькой. Группировались по «ведомственному» признаку: левое крыло занимали буровики, правое — добытчики.
Сергей, не выносивший панибратства и наотрез отказывавшийся пить даже в премиальные дни со своими мастерами, любил иногда заходить сюда. Ему нравился монотонный гул, невнятные возгласы — словом, обстановка, в которой можно подумать, стряхнув с себя груз будней, послушать потихоньку чужие разговоры. Здесь услышишь редкостные вещи. Он вставал обычно в дальний угол и неторопливо потягивал пиво, разглядывая вошедшего.
Он почувствовал на себе пристальный взгляд, обернулся. За соседним столиком стоял Анатолий и, скромно потупившись, сдувал пену с кружки. Еще миг — и его светлые, с наглинкой, глаза дружелюбно уставились на Сергея.
— Пьем, Сергей Ильич?
— Угу, — буркнул Старцев.
— Я уж к вам перебираться не буду. Чтобы авторитета вашего не ронять. Скажут еще — с подчиненным пьянствует.
«Вот паршивец!» — Сергею стало весело.
— Иди, иди сюда.
От Семина невыносимо несло аммиаком. Он сразу же пояснил:
— Реагентный насос помогал перетаскивать. Вот и запачкался. Чуть из автобуса не выгнали.
— И что, здесь часто бываешь?
— Тут же интересно. Историй наслышишься!.. Особенно от фронтовиков. А вы? Впервые здесь вас вижу.
— Тоже иногда бываю.
— Смотрите, одни вояки. Вон тот, в белой кепке — Герой Советского Союза, артиллерист. Рядом — летчик-штурмовик. Рассказывает здорово. А вон видите — кудрявый, дохленький? Разведчик. Знал самого Заслонова. А у этого детины — протез. Морская пехота. Высаживался в Новороссийске. Был в десанте Цезаря Куникова — слыхали о нем? Э-э, и Сафин тут!
Действительно, Сафин протискивался в кружок с четырьмя кружками в руках. Люди расступались, освобождая место.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
— …схватились и стоят. У обоих пистолеты в руках, а стрелять не могут — ну, ровно щука захватила рыбу, да не по зубам: ни освободиться, ни проглотить. В аккурат я поблизости оказался. Автомат разряжен, пока диск вставишь… Так я схватил немца за башку и, верите ли, начисто ее вывернул. С хрустом. Ей-богу, сам не ожидал. Парень я, правда, в силе был. Хваталки — что тиски. Так до конца войны и протаскал за пазухой фрицевский пистолет. Вернее, итальянский, «беретта» называется. А тот, который наш, оказался командиром десанта, капитаном второго ранга — нам братишек тогда на подмогу подкинули.
— …Чую — горю. Дышать нечем, жжет спину — будто утюги приложили. Глаза открыл — ядрена вошь! Фрицы, оказывается, поливают пшеничную делянку из огнеметов. Как выбрался — не помню. Вместо спины — водяной пузырь. Ничего, перевязали — и снова за своего «дегтярева».