Сергей смотрел на Дину и думал, что в сущности не знает ее по-настоящему. Испуганно выглянет в ней очень нежное и светлое, и превращается она в какие-то мгновенья в ту самую девушку, которую не видит никто. До приезда Осташкова Сергей часто приходил к ней. Швырял на диван шапку, пальто и по-хозяйски лез в буфет, если бывал голоден. Иногда и выпить что-нибудь находилось. Наверно, осталась у нее привычка от материнского дома: в таких домах всегда припрятывается беленькая для случайного гостя. Если Дины не было дома, он оставлял ей записку, сунув ее прямо в замочную скважину. Они часто засиживались до полуночи. Приятели, наверно, обхохотались бы, узнав, что в таких обстоятельствах у них «ничего такого не было…» Он никогда не оставался здесь до утра. Иногда Сергей ловил себя на остром желании обнять ее, когда она садилась рядышком, плечом к плечу. Удержаться было трудно — так по-домашнему близка и доверчива была она в своем сатиновом халатике, с ненакрашенными обветренными губами и ясным взглядом. Однажды он прямо и довольно грубо спросил ее: «Ты не думаешь, Динка, что когда-нибудь я тебя начну попросту лапать?» Дина удивилась. И сказала, подумав: «Нет, не думаю. На тебя это непохоже. Да и я ведь не из тех, кого можно лапать». «Ты ж в конце концов женщина». «Обыкновенная баба, скажи уж точнее. И все же дело обстоит именно так». С приездом Андрея посещения прекратились. Он иногда заходил в диспетчерскую, садился с ней рядом за пульт, они перебрасывались ничего не значащими словами и прощались. Трудно стало обращаться к той простоте отношений, которая раньше сближала их. Казалось, каждый жест и каждое слово контролируются Андреем и соответственно истолковываются.
А Дина… Дина искоса наблюдала за Молчановым и из головы не выходили его слова, сказанные недавно на участке. Ведь это почти признание. Неожиданность их смутила ее, и она с неосознанным любопытством ждала какого-то продолжения. Вот тебе раз! Или он пошутил? Да нет, не похоже. Ей было чуточку смешно… Ей нравился этот славный, кажется, чуть-чуть не от мира сего парень, ставший за короткое время своим у нефтяников и закадычным дружком Сергея.
Станислав сел на диванчик рядом с Диной и задумался, опершись подбородком на кулак.
— Прямо роденовский мыслитель, — улыбнулась Дина. — О чем задумался, детина?
Молчанов откинулся на спинку диванчика и широко разбросал руки, как бы обнимая его.
— Не представляю себя без газеты. Сделаешь материал повышенной сложности — и ощущение такое, будто кто-то залез к тебе внутрь и вынул все, что есть. Выкладываешься, как марафонец.
— Стас, а ты что это очерком про Азаматова разразился? Тактический ход, что ли?
— Да нет, я не любитель конъюнктуры. Понравился он мне здорово. И, знаете, как раз в точку я, оказывается, угодил: по секрету мне сказали, что готовят его на орден Ленина.
Голоса в холле звучали гулко, раскатисто. Станиславу вспомнилась старинная Воздвиженская церковь, куда он попал с группой реставраторов, отстоявших ее от посягательств чересчур расторопного предрайисполкома. «Изумительная акустика», — сказал кто-то вполголоса, и купол торжественно и послушно подтвердил: «…умительная …устика». Еще за роялем он обратил внимание, как таял последний аккорд.
— Сцепился я недавно с Фатеевым опять, — Сергей внезапно вернулся к первоначальной теме разговора. — Взял да перевел моего лучшего подземника Фаттахова в группу электромонтеров и прислал взамен Золотухина из мехмастерской. Вот человек! Теряет всякое чувство реальности от злости. Фаттахов — это же такая умница, что я всегда спокоен, когда он на ремонте. А Золотухин что? Больной человек, еле ноги таскает. Обрадовался, дурень, подземники неплохо зарабатывают. Махнул рукой на здоровье. Загубим ведь человека. Фатеев уперся и ни в какую: дескать, в группе электриков не хватает людей, а в мехмастерской Золотухин по штату лишний… По-детски получается: злится на меня, особенно из-за факелов. И делает мелкие пакости. Знает, что ни у кого на него по-настоящему рука не поднимется. Как же — заслуженный нефтяник. Что ему какая-то шавка вроде Старцева…
— А ты поплачь, — посоветовал Станислав. — Платочек дать?
— Не перестаю удивляться! — не принял реплики Сергей. — Помните кампанию за ликвидацию мерников и трапов у каждой скважины и создание концентрированных групповых установок? Как он раскачивался! Ведь яснее ясного: огромная экономия оборудования, укрупнение звеньев добычи, централизация. Что побудило его сопротивляться? Приходишь к выводу, что привычка мыслить намертво определившимися категориями. В данном случае он рассуждал так: нефти до черта, план выполняется. Вот уж действительно: гром не грянет, мужик не перекрестится. Сейчас операторы чуть ли не молятся на эти групповые — сколько сил сберегаем!