Сафин поудобнее устраивался на брезенте.
— Вы что будете пить, теть Настя?
— Шампанского уж, что ли. Чего ж отделяться от баб. На помин души факела. Придумали…
— Я за здоровье собственного костюма. С лавсаном. Будущего, конечно. А что? Товарищ Семин, одетый в попутный газ. С запахом, — балагурил Анатолий.
— Давайте за то, чтобы не горели больше такие драконы! — провозгласила Любка.
— Вечная память огню убиенному. Да не пребудут в юдоли скорби и печали враги его лютые — человеки. И даждь, и днесь, и присно, и вовек! — неожиданно провозгласил Генка.
Все расхохотались и выпили.
— Жаль, Сергея Ильича нет, — вздохнула Любка. — Некогда, говорит. Расширенный технический совет.
— Это точно, Любаша? — Дина отставила стакан с пронзительно холодным шампанским. — Ребята, у него сегодня важный день Вот бы узнать.
— Телефон не работает, — развел руками Сафин и уколол ее: — Сама, Дина Михайловна, виновата. А что за важный день такой?
— Совет должен обсудить его статью в газете, так я поняла. — Все внимательно слушали ее, и Дина поняла, что грубоватый, вспыльчивый Сергей близок им по-настоящему и даже позавидовала ему: с таким острым интересом они расспрашивали ее. И на секунду кольнула мысль: даже здесь, на проводах факела, я случайный человек. Любка позвала — и только.
— А если не поддержат?
— Ну, да. Азаматов в обиду не даст.
— Зато Фатеев.
— Нашему теляти да волка съесть.
Анатолий был настроен пессимистически.
— Наши шибко красивые слова о поддержке Сергея — что зайцу парафин. Просто надо завалиться к Старцеву домой, а то возьмет да застрелится.
— Толя! — дернула его за рукав Любка.
— Поддержка?.. Это все словеса. Еще Декарт как-то…
— О-ох! — пронеслось над поляной.
— Неудобно, Геннадий. Уже половина двенадцатого. Родители спят уже, наверно.
— Нет их дома, Сергей Ильич. Уехали на свадьбу — двоюродный брат пригласил. Сестренка одна дома, да она… — он запнулся.
— Что?
— Так. В общем пошли. Вишневую настойку пьете?
…От этого вечера осталось щемящее чувство. Сергей долго не мог освободиться от ощущения вины перед Генкой. Вот ты какой, Генка-теоретик, оператор второго разряда! Эх, ты, Старцев, начальник передового участка. Ничего-то ты не понимаешь в людях!
…Генка безудержно болтал, сводя свою мысль к забавному и наивному философствованию, приводя неожиданные аналогии. Сокрушался, что его, Сергея, не было на проводах факела. Внезапно перешел на историю якутских алмазов, затем раскритиковал братьев Стругацких. Слова непрерывным потоком срывались с его губ. «Что с ним? — удивился Сергей. — Надрался на проводах факела, что ли? Да нет, вроде, просто навеселе. Или он всегда такой, а я не замечал?»
Маленький, состоящий, казалось, наполовину из стекла, домик притаился в глубине тополиного сада. Уже взойдя на крыльцо, Геннадий обернулся к Старцеву:
— Вы только ничему не удивляйтесь, ладно? Чувствуйте себя, как дома. Входите, пожалуйста. — И распахнул дверь.
Войдя в комнату, залитую светом матовой лампочки, Сергей огляделся — и замер.
На него смотрела девушка-подросток. Он инстинктивно сделал шаг назад, но наткнулся на стоявшего за спиной Генку.
— Зд… здравствуйте…
— Здравствуйте. Меня зовут Ирой. А я вас знаю. Вы Сергей Ильич Старцев, Генкин начальник. Вы грек или цыган? Наверно, грек все-таки. — Девушка говорила звонким голосом, но он, казалось, принадлежал не ей, а кому-то другому, скрытому от глаз посторонних.
— Правильно, Ира, это он… Вот… пригласил в гости. У нас, кажется, есть вишневая настойка? — Генка говорил торопливо, проглатывая окончания слов.
— У нас и водка, по-моему, есть.
— А ты ужинала? Я приготовил утром гречку с тушенкой.
— Ела. Только ты молоко забыл купить. Пить очень хотелось. Ладно, ничего.
— Я сейчас принесу. Ты знаешь, мы сегодня проводили последние факелы. Вот Сергей Ильич не мог прийти, жалко. Пили водку и шампанское прямо в лесу.
— Теперь совсем нет факелов?
— Все.
На протяжении коротенького диалога Сергей с изумлением рассматривал Ирину.
Обжигающая, редкая красота… Какие огромные, действительно в пол-лица, очи. Зеленые, с легкой синью вокруг зрачков. Черная опушка длинных и стремительно загнутых вверх ресниц, смыкающихся с концами таких же угольных бровей. Тонкий, абсолютно прямой нос, плавно переходящий в нежную ложбинку над верхней губой. Какой-то печальный рисунок рта — уголки губ чуть опущены, они придают лицу необыкновенно трогательную ясную скорбь. Светло-русые волосы, перехваченные на затылке, падают на плечо теплой, мягкой струей. Кожа белая-белая. Или это отсвет матовой лампочки? О черт!.. Она — инвалид! Только сейчас Сергей заметил выглядывающие из-за стола колеса домашней инвалидной коляски.