Дверь закрылась. Сергей распахнул окно. Было в душе ощущение чего-то несделанного. Начал листать блокнот. Вот — инструктаж по эксплуатации румынских качалок ИР-12. Совсем вылетело из головы. И — охватила знобящая тревога. «Чего ты? Операторы опытные. ИР-12 по конструкции мало чем отличаются от наших СКН. Да и запускать без моего разрешения не должны. Успокойся. И езжай на работу. Сейчас же, не раскисай». — Он шарахнулся от требовательно заверещавшего телефона.
— Сергей… Сергей, ты?.. У нас… Генку убило…
Сергей бежал по солнечной страшной улице, не видя никого. Едва не попал под машину и тупо смотрел на милиционера, отчитывавшего его. Он остановил немыслимо набитый людьми рейсовый автобус «Шкода». Пассажиры даже не загалдели, как обычно: они увидели его лицо.
— Да, я подписал приказ. А ты считаешь себя невиновным? Сгубил человека. Расслабился, обиделся. Кисейная барышня! У тебя не только триста скважин, а люди. Люди! И за каждого ты в ответе. Абсолютно никакой роли не играет то, что новые качалки похожи на старые. Ты был обязан — понимаешь? — обязан провести инструктаж, и только потом посылать Фролова на скважину. Эта твоя работа, Сергей, ты получаешь за нее зарплату. Тем и сложна наша работа, что мы должны успевать делать все, что практически вроде бы и невозможно. Иначе грош нам цена… Будешь мастером бригады подземного ремонта. Даю тебе старшего оператора Каюмова. Я с ним долго толковал. Он мужик хоть и с перцем, но дело знает. Шлепнулся, друг, с высоты, будь любезен устоять на ногах.
— Ясно.
— Вот и хорошо. Работай. Кое над чем подумай. В частности, о том, что ты живешь среди людей. Да, у следователя был?
— Был.
— Ну, и что?
— А чего там расследовать, дело-то ясное.
Танзиля плакала беззвучно, плотно сжав свои пухлые губы и вцепившись в решетку могильной ограды, не сводя взгляда с горящей под солнцем, поникшей хромированной ветки на памятнике Генке. А Любку, уже наплакавшуюся вдоволь, поразил этот мучительный плач подруги, которая в тягостные дни прощания и похорон не проронила ни слезинки… Уже в автобусе, по пути домой, она сказала об этом Танзиле. Та прерывисто вздохнула:
— У нас, татар-башкир, жестокий обычай — не реветь, не причитать на похоронах. Все в себе носишь… Ой, Генка! — и опять залилась слезами, упав головой на грудь подруги.
— Будем знакомы. Капитан-инженер Виктор Фролов, брат Генки.
— Старцев… Я вас на похоронах не видел что-то.
— Засел в Иркутске, погода не пустила.
— На Дальнем служите?
— Сахалин. Расскажите, пожалуйста, все.
— Я попросил Геннадия помочь поправить клиновой ремень на шкиве нового румынского станка-качалки. А оператор, его напарник, без предупреждения включил рубильник. Гена, по всей вероятности, не успел отстраниться…
— Значит, виноват напарник?
— Я тоже. Не провел инструктаж.
— Так… Но Генка-то наверняка знал правила эксплуатации?
— Конечно. Румынские станки очень похожи на наши, отечественные. Но я должен был провести инструктаж.
— Выходит, Генка и сам виноват.
— В какой-то степени да. Но на работе всякое может случиться. Это ж пара пустяков — поправить ремень. Он формально вообще не имел права касаться этой скважины. Я попросил его помочь. Вы ведь никогда не допустите солдата к новому оборудованию без соответствующей подготовки.
— Конечно. Но Генки — нет.
— Трудно сознавать это, понимаю. И вообще я многое начинаю понимать только теперь.
— Бывает… И еще вот что… Сергей, кажется? Тебя непременно хочет видеть моя сестренка.
— Ты представляешь, капитан, в каком положении я окажусь, если приду к вам?
— Меня зовут Виктором. А голову себе не ломай зря. Батя и мама люди неглупые, они, кстати, тебя тоже хотят видеть. Приходи, хоть сегодня приходи.
— Хорошо. Буду обязательно.
— Я рада, что вы пришли, Сергей Ильич.
— Спасибо… Зовите меня, Ирина, по имени.
— Хорошо. Буду звать вас по имени.
— Как вы себя чувствуете?
— Ничего… Только уснуть не могу. Даже люминал не помогает.
— Вам не стоит принимать много люминала.
— Страшно было. Ко мне подходят папа, мама, Витька. И казалось, что все происходит во сне. Спрашиваю потом, действительно ли подходили. Пугаются, чудаки… Как вам понравился мой… старший брат?
— Мы, правда, очень мало говорили. Видно, что серьезен.
— Он чудесный парень. Талантливый. Готовится в академию. Ему только двадцать четыре, а он уже капитан. Ракетчик.
— Сергей!
— Да.
— Вам очень тяжело, наверно?