— Вон туда, левее. Видишь — дым? Эх, дьявол, пламя-то!
На трапах и мерниках, будто прижимаясь друг к другу перед прыжком, скакали лоскуты пламени, и по земле стелился, прибиваемый дождем, жирный дым.
— Андрюха… задвижки перекрой! — Сергей понесся к пылающему мернику. Схватился за поручень и отпрянул. Оскалив зубы, цепляясь за перильца локтями, взобрался на площадку. Огненный шарф лизнул лицо. И вдруг что-то едва не сбило его с ног. Перед ним грязный до неузнаваемости, в дымящейся рубашке, с обгоревшими волосами, приплясывал Анатолий, курткой сбивая огонь.
Сергей схватил его за плечи:
— Где кошма? Кошму надо. Закроем пасть мернику — задохнется!
Глухой взрыв заставил их присесть. Сергей похолодел: «Сейчас из нас окорок… Все!» И тут увидел свернутую в рулон кошму. Кашляя и плача от гари, уклоняясь от пламени, они развернули кошму, накрыли огнедышащий зев мерника.
— Андрею помоги! Задвижки… Я тут один… справлюсь!..
Анатолий кубарем скатился вниз и, отчаянно матерясь, начал заворачивать тугие штурвалы задвижек, обматывая их курткой. Со страхом увидел, что Андрей действовал голыми руками. «Пропали лапы!» — ахнул Анатолий и на миг оцепенел: к горящей будке был прислонен пропановый баллон для газорезки. — «Раздолбай, сволочи… Ноги сварщику повыдергать, нашел где оставить…» Андрей успел броситься к будке раньше его, схватил баллон, выронил и пинками начал откатывать в сторону. Нырнул в полыхающую будку, выскочил с огнетушителем в руках — и тут же упал, начал кататься по земле — на спине вспыхнула рубашка. Анатолий рванул рукоятку огнетушителя — пенный фонтан едва не угодил в лицо…
Гроза стихала.
Дина увидела их троих издалека. Андрей с перекошенным лицом, огромный, черный, стоял, протянув вперед руки, а два оборванца бинтовали их. Они обернулись — Дина узнала Сергея и Анатолия.
Дина заплакала. А Андрей осторожно гладил своими белыми лапами ее плечи и бормотал что-то успокаивающее.
— Прелюбопытнейшая штука, Сергей Ильич, а? Как в кино.
— Рубашку вот жалко.
— Красиво бы мы летели под облака, не будь кошмы. Кандидаты в бифштексы. Аж не верится.
— Черт, привык к этой рубашке, три года таскал. Может, заштопают. Да нет, выкрасить и…
— Хорошо хоть, что скважину вовремя отключили. Нефть — пустое. Газ — чудище обло, стозевно, не зевай.
— Как я по городу-то пойду?
— Вот дал Осташков! Голыми руками за задвижки. И не пикнул, когда перевязывали. Хорошо — аптечка нашлась.
— Дай хоть куртку, Толя.
— Берите, берите. Завтра корреспондентов набежит, я уж знаю. Помните, я в прошлом году в апреле по шейку в воде работал, когда плашки менял? Прихожу на участок, а перед этим чуть ли не бутылку водки выел. А корреспондент тут как тут. И вообще потеха была: в газете на первой странице моя витрина, а в «Скребке» на промысле — карикатура. В один и тот же день.
— Пойдем умоемся. А то собаки шарахаться будут.
— Везет мне. То с пьяной скотиной схватился, то в огонь полез. Прямо подхожу под рубрику «Встречи с интересными людьми».
— Представляю, как тебе было больно. С ума сошел — голыми руками!
— Припекало уж очень. А куртку стаскивать некогда. Страх как не люблю возиться с пуговицами. Взял да зашил рукава. Надеваю — ничего, рука сама проскальзывает, как рыба в вентерь. Назад же — никак. Вроде как мартышек ловят на кокосовые орехи. Изругаюсь весь — а все по-старому остается. Пришлось голыми руками поработать.
— У самого слезы на глазах, а он улыбается. Слон ты и есть слон!..
— Придется поваляться. Всю ладонь наново отращивать. Ничего, лишь бы большой палец отошел скорей, писать и чертить можно будет. Дина!
— Да.
— Посиди подольше. Я ведь тебя сто лет не видал. Глупо все… Ты посидишь? Через полчаса еще только перевязка. Я уже один, без тебя, не могу.
— Я не уйду, Андрейка. Не волнуйся. Буду сидеть, пока не выгонят.
— Я так рад, между прочим. Ты даже не представляешь. Ты похудела и загорела. Ходишь на пляж? Тебе идет загар. Я еще не купался в этом году. Много работы… Первое мая вспоминаю. Знаешь, чем я занимался? Перечитывал твои письма. Их всего семь за столько лет… Я их знаю наизусть. Хочешь, прочту любое? Нет, не буду. Потом начал рисовать тебя. По памяти. Никогда даже не пытался пробовать рисовать, а тут получилось, честное слово. Резкими штрихами, по-чертежному. Он у меня на стене висит, рисунок. Да, я получил квартиру, слышала? На Первое мая хотелось напиться. Не получилось. Не могу пить один, Сергей тоже не может, хотя ему иногда хочется. У телевизора. Он не может забыть Риммку. Я ее хорошо помню — маленькая, кусачая. И добрая, пожалуй. Слишком. А Серега забыть ее не может. Она замужем, ребенок. А Сереге сейчас трудно. Он пытается пробить головой бронированную дверь. Ничего, что я так много говорю?