— Ну-ну.
— Помнишь, меня таскали в органы, почти под арест взяли — это уже второй раз было?
— К чему ты клонишь, не пойму?
— Да все к тому. Ты поехал к министру и заявил: если сажаете Азаматова, сажайте и меня… Знаешь ведь, как говорят пьяные: ты мне друг?
— Дальше.
— Мы с тобой далеко не молодые люди, чтобы дуться, разыгрывать такую, знаешь… оскорбленную невинность… Ага, вижу, начинаешь догадываться. Ты извини, но я перестаю тебя понимать. И уважать тоже.
— Вот как?
— Вот так! Присматриваюсь. Вроде бы ты не изменился. Рабочие на тебя не жалуются. Даже наоборот. Одному тёс для крыши помог достать, второго премировал из хитрых фондов за срочную ликвидацию аварии, третьего похвалил от души… Надо — ты ночуешь на скважине, знаю. Но в истории с Сергеем ты был мне просто противен. Что с тобой? Я никогда не замечал в тебе мелкой мстительности, желания свалить человека и еще ударить лежачего. На техсовете ты его просто обделал. Я не говорил тебе об этом долго, даже после гибели Фролова. А ведь когда убило его, ты прибежал ко мне, я глазам своим не поверил: ты радовался. Да, радовался, что Старцева снимут с работы. Ты знаешь, что за это не прощают. А как ты злорадствовал, когда сообщил, что его участок не выполняет план! Чему ты радовался? Нет, не тому, что умный начальник участка у тебя. Не тому, что человек душой за работу болеет, что сволочей не выносит. Как это называется, Леша, пока еще испытанный мой друг Леша? А история с факелами? Повоевать решил? Да я б таких ребят с руками и ногами… Стыд — Силантьеву вмешаться пришлось. Я ведь тоже, откровенно говоря, сначала посматривал на их затею как на баловство. Потом понял, когда Старцев доказал. До-ка-зал! А тебе надо было поадминистрировать, кулаком погрохать. Иногда послать кой-кого к такой-то матери полезно, сам знаю… Но ведь… Захотел Старцеву и ребятам доказать, что твое слово еще что-то значит. Знают они это, не волнуйся. Сейчас ведь не сороковые годы, очнись ты, наконец. Прошло каких-нибудь семнадцать лет, а ты уже забыл Утлыкульскую магистраль? Забыл, как кровью харкал, хотя и начальником стройки был? И траншеи вместе со всеми копал. Крапиву варили в кожухах манометров — забыл? Эх, ты, седина в бороду, а ум — в задницу? Времена-то меняются, как ты не поймешь, Леша?
Азаматов снова отпил глоток светло-коричневого пива.
— Семина за непослушание по две смены заставляешь работать. Брось, Алексей. Не к лицу тебе. Тебя ж люди все-таки ценят. Ты член обкома, бюро горкома, заслуженный нефтяник. Не надо.
Он встал, застегнул пыльник.
— Старцев горяч. Так будь же ты капельку потерпеливей. У него тормозов нет иногда, но ведь ты-то через все это прошел… И вот еще что. Мне не нравится, что майский план бывший старцевский участок не выполнил. Совсем не нравится… Ну, пока.
Приземистый мотоцикл отшвыривал широкими колесами километры. Свистяще пел асфальт. Анатолий, чуть отвернув в сторону лицо и щуря слезящиеся глаза, прибавлял и прибавлял газу. Мотоцикл угрожающе повышал голос. Вот-вот выйдет из терпения, как беспрерывно терзаемый шпорами конь. Легкий, плавный, как бок глобуса, перевал — и несется к голубовато-серой черте горизонта сужающаяся, словно луч прожектора, асфальтовая дорога. Любка крепко держалась за плечи Анатолия, тугой воздух, за который, казалось, можно было ухватиться, вмиг разметал волосы.
— Толенька! — Любка пригнулась к самому уху Анатолия. — Не сходи с ума, разобьемся.
— Такого со мной еще не бывало!
Встречные машины проскакивали мимо со сдавленным ревом, дымя на подъемах. Их обогнала «Волга» — все пассажиры, как по команде, провожали глазами сумасшедшую пару, силившуюся их догнать. Белобрысый парень в синем джемпере весело скалил зубы, а девчонка за его спиной, распустив рыжее пламя волос по ветру, махала им рукой.
Анатолий свернул в лес. Любка соскочила с мотоцикла и запрыгала, разминая затекшие ноги. Села на пенек и начала с треском расчесывать спутанную свою гриву.
— Безжалостная ты! — покачал головой Анатолий. — Ведь они живые!
— Пустяки! — отмахнулась Любка. — И все из-за тебя. Давай я их вправду обрежу, Толя! Ведь лето же, такую тяжесть таскать. Ну, погоди, затянет меня в насос! — пригрозила она.
— Ни в коем случае! Сбережем святыню нашу…
Анатолий положил голову на ее колени. Лицо его показалось Любке далеким и немного чужим. Он провел рукой по склоненному к нему лицу.
— Хорошо быть тунеядцем! Целый месяц сессия. Красотища! Постой, а ты почему не на работе?
— Так я ж во вторую.
— Поехали?
— Ага. Только осторожнее, прошу тебя. Я боюсь. Больше не поеду с тобой.