– Что ж, – после долгого молчания произнес Пит, – все это похоже на правду и кое-что проясняет. Но для подтверждения этой информации мне бы хотелось знать две вещи. Во-первых, имя должника Поликарпа, а во-вторых, откуда Балуеву стало известно о графике, который будто бы составлял человек Карпиди?
Следствие не располагает такими данными. Если график у Балуева, то каким образом ему удалось его добыть? Я понятно выражаюсь? – передразнил он Светлану.
– Хорошо. Я передам ему ваши «две вещи». – Сделала она вид, что не заметила издевки. – Но только в том случае, если вы освободите меня от вашего ужасного шпика.
– Договорились, – пообещал Пит.
Она предложила ему выпить чашечку чая, он любез-но отказался. На прощание она высказалась чрезвычайно смело:
– Послушайте, Петр Николасвич, я, конечно, лезу не в свой огород, но не лучше ли иметь дело с Мишкольцем, который никогда не зарился на чужое, чем с этой свиньей Карпиди?
Его поразила не столько дерзость Светланы – к этому он привык, – сколько то, что они оба одним и тем же словцом называют Поликарпа.
Пит рассмеялся, не раскрывая кривого рта.
– Надо подумать на досуге. – Он уже собрался уходить, но вдруг вспомнил:
– Передайте горячий привет вашей матушке. Она где живет, кстати?
– В Латинской Америке.
– Мда, не завидую.
– Я тоже.
Оставшись одна в кабинете, Светлана вцепилась себе в волосы, закачала головой: «Ай, дура! Дура! Оторвать бы тебе язык!»
Минут через десять она уже была в норме и говорила в телефонную трубку:
– Гена, от меня сейчас ушел Криворотый. Я все сделала, как ты просил, но, кажется, сболтнула лишнее… Я буду ждать тебя в обеденный перерыв на старом месте, у церкви…
Он издали приметил кремового цвета «пежо», велел шоферу остановиться и пересел в машину к Светлане.
– Как мама? – первым делом спросил Балуев, и было в его вопросе больше иронии, чем любопытства.
– Вы что, сговорились? Можно подумать, все интересы российской мафии вертятся вокруг моей мамы!
Она знала, как он не любит этого слова, и специально выделила его.
– Хочешь, анекдот расскажу про мафию? – предложил вдруг Геннадий. – Едут двое крутых в шикарном «роллс-ройсе». Их обгоняет старенький, задрипанный «запорожец» и перекрывает им путь. Из «запорожца» выходит вонючий бородатый мужичонка с обрезом. «Деньги на бочку!» – кричит мужичонка, и те отдают ему деньги. «Золото!» – требует грабитель. Что ж, пришлось расстаться с перстнями и портсигарами. «Одежу!» – вошел во вкус мужик. Остались они в чем мать родила.
«А теперь к стенке. Раком!» Встали они, как он просил. И вдруг слышат, мужичонка покидал награбленное в свою трахому и уехал. Тогда первый спрашивает:
«Как ты думаешь, почему он нас не трахнул?» «Так мы же – мафия!» – гордо напоминает ему второй.
Отсмеявшись, Светлана Васильевна поинтересовалась:
– Это мне тоже передать Криворотому?
– А что? Расскажи при случае, – посоветовал Гена, – пусть много о себе не воображает!
– Ну а теперь о серьезном, – сразу переменилась она в лице и поведала свои опасения:
– Я упомянула в разговоре с Питом о графике. Понимаешь? Он хочет знать, откуда у тебя график.
– Все ведь знать нельзя. Верно?
– В таком случае, он может усомниться в полученной от меня информации.
– Что ж, умение сомневаться должно быть присуще любому нормальному человеку, – вновь парировал Балуев.
– Но тогда между вами не возникнет доверия, – настаивала на своем Света.
– Оно не возникнет никогда, – отрезал Геннадий. – Мишкольц не пойдет на сговор с таким человеком, как Пит. Он вообще никого из них видеть уже не может, потому и торчит в своей Венгрии. А я и подавно не стану миловаться с Криворотым! Просто посчитал своим долгом предупредить, чтобы Пит не заблуждался в отношении Поликарпа, а доверять или не доверять моей информации – это его право.
Неожиданно хлынул дождь, превратив лобовое стекло в заплаканный экран.
Водная стихия обрушилась на мир единым стальным потоком, и казалось, что серебристые купола церкви вот-вот растворятся в нем. Заработали дворники, закрылись оконца. Выловленная из пачки сигарета так и осталась не зажженной в ее кулачке.
– Я, кажется, поняла. Ты хочешь их поссорить. Это неминуемо приведет к новой крови. – Она посмотрела на него так, что Балуев не выдержал и отвернулся.
– Ты подумал обо мне? Я окажусь на пороховой бочке.
– Не надо только драматизировать – внимательно наблюдая за работой дворников, произнес он. – У тебя надежный тыл.
– Тыл? – усмехнулась Кулибина. – Что ты имеешь в виду? Ах, да! Я и забыла, что у меня есть кое-какие заслуги перед Мишкольцем и его королевством!
И я могу потребовать награду! И стать директрисой нового магазина! И переехать в новую квартиру! И вообще начать новую жизнь! А ты спросил, хочу я этого или нет? – Геннадий Сергеевич опустил голову, пальцы с завидным упорством барабанили по колену. – Хочу я быть тебе по гроб обязанной? Кланяться в пояс Володечке? Делать вид, что все у меня – о'кей? Ты можешь, конечно, посмеяться надо мной. Ах, какая, мол, ты независимая! И всего-то в жизни добилась. Да, я никогда не скрывала, что вытащил меня из полунищенского существования Стар. Но никто… Слышишь, никто не смеет меня упрекнуть в том, что из-за этого я стала любовницей босса. Я любила Стара со школьной скамьи, и тому есть десяток свидетелей!..
– Зачем ты?.. – начал было он, но Светлана не дала ему говорить.
– Затем, чтоб ты знал, я не приму ни от кого подачки! Тем более от тебя, чтобы твоя разлюбезная Марина смущенно улыбалась при встрече со мной, давая понять, как многим я обязана ей. И в тот же вечер закатывала бы тебе истерики: пригрела на груди змею!
– Мне наплевать на Марину!
– А мне – нет!
– Заткнись! – крикнул вдруг он, сжав руки в кулаки, и затрясся всем телом. Ей показалось, что он сейчас ее ударит, но ничего подобного не произошло. Геннадий заговорил быстро, не давая Свете опомниться:
– Я не могу с ней больше жить! Я подам на развод, как только она вернется с юга, иначе перестану себя уважать. Так что можешь не бояться ее смущенной улыбки! И, ради Бога, не воображай себе, будто ты явилась причиной нашей размолвки. К этому давно все шло. А теперь мне пора!
Он сделал резкое движение с явным намерением броситься навстречу стихии и быть унесенным потопом навсегда.
– Куда ты? – решительно дернула Светлана за полу пиджака и усадила его на прежнее место. – Ну, вот. Покурила, кажется… – Она разжала кулак, ладонь была усыпана табаком раздавленной сигареты. – Куда ты в такой дождь?
– Пожалела?
Он не смотрел на нее, его по-прежнему больше интересовали дворники.
Светлана Васильевна открыла оконце, подставила под струи дождя ладонь и крикнула, видимо, оглушенная потоком:
– А дождь-то совсем теплый!
– Я не нуждаюсь в чьей-либо жалости, – пробурчал он.
Она сидела к нему спиной, не убирая из окна руку, завороженная ливнем.
– Ненавижу, когда меня жалеют, – продолжал он заунывным голосом, – это всегда оскорбительно. Ты ведь знаешь, я…
Она перебила его глупым, детским смешком.
– Фу, каким ты бываешь занудным!
Резко обернулась и плеснула ему в лицо полную ладошку дождевой воды.
Он бы окончательно почувствовал себя оскорбленным, если бы не ее задорный смех и пьяные искорки в теплых глазах.
– Ладно, – сделал успокоительный жест Геннадий и принялся быстро крутить оконную ручку.
– Не надо! У меня косметика! Ты с ума сошел! – визжала Светлана, но это ее не спасло.
Они плескались, как малые дети, и немного погодя их деловые, респектабельные костюмы превратились в мокрое тряпье. Последней жертвой ее размытого макияжа стала помада, которая расплылась вокруг губ после долгого и томительного поцелуя.
Дождь наконец умолк, а их голоса нет.
– Я ЛЮбЛЮ…