Потеряла сознание.
Пришла в себя от жуткого воя. Это выла Бимка. Она сидела напротив дома, запрокинув остренькую мордочку к небу.
Больше голосов не было слышно. Еще некоторое время прислушивалась.
Только вой.
Поднялась. Откинула ржавый крючок. Не этот ли уродец ее спас?
– Бимка! Бимочка!
Ноги не слушались. Повалилась в траву и заплакала от бессилия. Бимка лизала руки. Радовалась живой душе и одновременно поскуливала.
– Одни мы с тобой теперь, Бимочка!
Сама не поверила своим словам. Поднялась. Посмотрела на распахнутую дверь дома. Выше – окно бабушкиной комнаты в острых стеклянных зубьях. Из дома не доносилось ни звука. А вдруг?.. Сделала первый нерешительный шаг. Бимка все поняла и снова завыла.
Пошла побыстрей. Бимка не тронулась с места, продолжая выть.
– Бима! Ко мне!
Впервые она ослушалась хозяйку, только жалобно посмотрела вслед и заскулила.
Ступила на крыльцо. Оглянулась. Вздрогнула – только теперь заметила, что у самых ворот лежат двое: охранник и телохранитель.
На первом этаже, кажется, ничего не изменилось, только в бабушкином старинном буфете выбито стекло.
Вспомнила, что на обратном пути хотела разбудить Люду. Дверь в ее комнату висела на одной петле. Стало страшно.
– Люда-а, – позвала, по обыкновению растягивая последний слог.
Никто не ответил.
Толкнула тихонько дверь, но та с трудом подалась, потому что волочилась по полу, и не проехала даже трети своей траектории. Но и этого было достаточно.
Люда сидела на кровати с вытаращенными глазами. Во лбу зияла дыра.
Горел торшер, книга мирно лежала на тумбочке.
Слез не осталось. Перед глазами стояла пелена, будто видела все через стекло, которое давно не мыли и за которым постоянно шел дождь.
Перевела дух возле бабушкиного буфета. Сомневалась, стоит ли продолжать этот мучительный осмотр. Только мысль о брате и какая-то потаенная надежда, глупая детская надежда толкнули ее в спину: «Поднимись! Посмотри!»
На втором этаже ни одна дверь не уцелела. Все было ясно и так. Но комната, где она еще полчаса назад нежилась в постели, а брат по скверной детской привычке посасывал во сне большой палец, притягивала к себе.
У брата не было половины черепа.
«Настя! Настя! Подожди! Я с тобой! Я хочу с тобой!..»
Заводная кукла, привезенная когда-то отцом из Германии, валялась посреди комнаты, прошитая пулями и тоже только с одной половинкой головы.
Вторая половинка, та, что с волосами, отлетела под кровать брата.
Прижалась к дверному косяку. Кровь прилила к вискам. Рвотные позывы ни к чему не привели. Рвать было нечем. Только лужица желтой слизи образовалась под ногами.
В спальню родителей даже не заглянула. «Нечего тебе здесь делать!» – всегда говорила мать.
Схватила куклу с раздробленной головой и бросилась по ступенькам вниз.
– Бимка! За мной!
Ворота были открыты. Через распластанные на траве тела охранника и телохранителя пришлось перешагивать. Бимке в этом плане больше повезло – она преодолела их в два прыжка.
Дорога оказалась пустой, как во сне. Решила добежать до соседней дачи.
Там жил дядя Борис, такой же, как и отец, крупный начальник. Песок забивался в тапки, колол ступни, но такие пустяки ее уже не трогали.
Бимка все время держалась впереди, как бы указывая путь. Ей к Ансельме не привыкать бегать. Перед самым домом дяди Бориса она бросила хозяйку – здесь ей тоже не понадобились ворота.
– Что там у вас случилось? – крикнул через смотровое окошко не на шутку встревоженный охранник. Ворота он не торопился открывать. Бимка же, оказавшись у него за спиной, принялась лаять на охранника – открой, мол, ворота моей хозяйке. Ее поддержала Ансель-ма.
– Мне нужен дядя Борис!
Перекричать собак было невозможно, и охранник сдался – впустил девочку с куклой.
– Бимка – фу! – приказала она увлекшейся пуде-лихе, и та наконец успокоилась.
– Дядя Боря спит, – развел руками страж.
– Уже не спит!
Хозяин дачи, грузный мужчина лет шестидесяти, в полосатой пижаме вышел на крыльцо. Из-за его спины выглядывала перепуганная маленькая женщина, жена дяди Бориса.
– Что там у вас? – спросил он тоном барина. Видно, другой тон ему был несвойствен.
– У нас всех убили, – спокойно проговорила Настя. Женщина за широкой спиной крупного начальника вскрикнула и начала молиться.
– Прекрати, дура! – цыкнул на нее муж и вновь обратился к девочке:
– А что это у тебя в руках?
Она показала простреленную куклу – объяснения не требовались.
У дяди Бориса оказалось целых три охранника. Он приказал им сходить на разведку, а сам ушел в дом вызывать милицию.
– Пойдем со мной на кухню, – ласково обратилась к Насте жена крупного начальника и даже обняла ее за плечи, – попьем чаю.
– Не трогайте меня! – вырвалась Настя из ее объятий и выскользнула за ворота вместе с охраной.
По дороге они засыпали ее вопросами. Настя молчала и только крепче прижимала куклу к груди. Обратно Бимка не торопилась. С поникшей мордочкой семенила за хозяйкой.
Они лихо взялись за дело, расчистили себе путь, оттащив охранника и телохранителя ближе к крыльцу. Потом вошли в дом.
До нее опять доносились тупые, надрывные матерные слова. Само собой надвинулось глухое воспоминание. Погибший охранник что-то прятал в своем флигельке, когда «пятнистые» скрылись в доме.
Она впервые очутилась в этом затхлом помещении, где сиротливо ютились кровать с панцирной сеткой и продавленное кресло. Рывком сдернула покрывало, которое выглядело не чище Бимкиной лежанки. Сбросила на пол подушку. Загнула матрас. Под матрасом была спрятана видеокассета.
Настя сразу сообразила, какую ценность представляет эта штука. Она решила: никто не должен знать о кассете. В ту минуту впервые в жизни ощутила, как ее грудь наполняет новое чувство, доселе не ведомое, такое огромное, похожее на счастье.
Не раздумывая больше ни секунды, она завернула кассету в грязную майку охранника, висевшую на кресле, но, куда ее деть, не знала. С минуты на минуту охрана дяди Бориса выйдет из дома. И милиция наверняка уже едет сюда.
Кассету никто не должен видеть! Так решила девочка. Выход подсказал ей утренний сон. Лес. А за лесом – заброшенный монастырь.
Они с Бимкой вновь выбежали за ворота и пустились в новый поход.
Когда вернулись из монастыря, где она надежно схоронила находку, у них на даче вовсю работала милиция.
Ближе к полудню приехала бабушка. Трупы к тому времени уже увезли в морг. Бабушка даже не посмотрела в ее сторону. Настя кормила на кухне изголодавшуюся Бимку; Пожилая женщина молча поднялась на второй этаж, и дом затрясло от дикого визга!
Бабушка не перенесла удара. «Семейная гордость» превратилась в груду хрустальных осколков. И это доконало старуху. В тот же день ее насильно отправили в психлечебницу, а через полгода из психлечебницы – прямиком на кладбище.
Настю допросили тут же, но она мало что видела, сидела в туалете, зажмурив глаза и заткнув уши.
– Как это они ее упустили? – кивнув на девочку, спросил один милиционер другого.
Тот мог только пожать плечами в ответ.
Но девочка сама уже догадалась, что, сам того не подозревая, телохранитель отца спас ей жизнь. Он отвлек убийц всего одним точным выстрелом.
Она слышала, как те вопили про какого-то убитого Макса. Так что им было уже не до нее. Но втолковывать это милиции она не собиралась. Всему свое время. Дайте только срок!
На похороны собралась многочисленная родня.
Три гроба стояло в их пятикомнатной квартире на проспекте Мира. Два больших и один маленький, запаянный, закрытый от людей.
Похороны организовали по высшему разряду, с оркестром, с поминками в дорогом ресторане. Власти района постарались. Люду хоронили в этот же день, но с меньшей помпой и, конечно, на другом кладбище, непрестижном. Хозяева жизни после смерти становятся обитателями престижных кладбищ. Им не пристало лежать рядом с прислугой. Настя любила горничную и очень жалела, что не сможет с ней попрощаться.