— Она такая же моя, как и твоя, — обронил Вадим небрежно и добавил с улыбкой, — а что касается настоящего мужчины — мужественнее Жана Марэ, кажется, никого нельзя представить, а поди ж ты — интересовался мальчиками.
— Да ну тебя!
Они рассмеялись.
— Ну, Агнию я кое-как знаю, Ильича видел. А что ты можешь сказать о девочке?
— Очень соблазнительна, прелесть. Ну, современное дитя: тряпки, заграница, доллары. Никого и ничего не стесняется, ляпает что думает. Однако после той ночи до предела напугана.
— Страх мертвого тела, — предположил Вадим.
— Может быть. Алексей ее допрашивал, не видела ли она на даче третьего. Она не желает об этом…
— Третьего?
— Понимаешь, она не сразу побежала звонить в милицию… в ее поведении какие-то странности… сидела там наедине с мертвым.
— Да, странно… — протянул Вадим. — Она боялась выйти?
— Именно боялась. Я должна ее разговорить.
— Дождись, пока шок пройдет. Наконец, сам Глеб. Что ты о нем думаешь?
— Я тоже боюсь, — Катя усмехнулась, — боюсь о нем думать.
— Ну, после такого изощренного конца…
— Нет, с самого начала, как только познакомились. Безотчетное тяжелое впечатление.
— Ты его точно раньше не видела, не встречала?
— Точно!
Вадим нахмурился.
— Катя, ты натура утонченная, нервная, не спорь, возможно, уловила в нем элементы безумия, патологии.
— Не надо так говорить!
— Надо. Надо все выяснить. Все, понимаешь? Чтоб вокруг тебя просветлело, и ты вернулась к жизни.
— Да разве я…
— Ты сейчас одержима. Давай рассуждать «с чувством, с толком, с расстановкой». Перед нами альтернатива: убийство или самоубийство. Как будто все указывает на последнее.
— Да, я понимаю, психические депрессии, наследственность… Так, мелочи, но… Зачем он принес воду из колодца — запить цианистый калий? Что видела Дуня, что скрывает? Почему записка оставлена у меня? И если б ты его слышал… Сын обвинил кого-то в смерти отца: в убийстве… в доведении до самоубийства — неизвестно.
— Именно что неизвестно. Альтернативный вопрос можно сформулировать по-другому. — Четкий и ясный ум ученого работал в полную силу. — Или эта семья сумасшедшая, или кто-то довел их до гибели. Поскольку меня, Катя, больше всего занимает твое состояние — тебе решать. Или успокойся на первом предположении, или проведем расследование.
Она не колебалась.
— Расследование.
— Ладно. Тогда перечисли пункты обвинения в той знаменитой застольной речи.
Катя сосредоточилась.
— Не пункты, а… ощущения. Вот сейчас в этом зале он судит убийцу. Кто же он? Он не скажет, эта тайна умрет вместе с ним. Тут он резким жестом выбросил вперед левую руку.
— Левую?
— Я обратила внимание еще на занятиях: он левша.
— Он указал на кого-то?
— Конкретно — нет… на стенку, на дверь… в общем, я не поняла. Он накажет его жалкой страшной жизнью. У него есть доказательства вины подсудимого — опять этот жест — «ночь, улица, фонарь, аптека», в которой яд… угрюмый дом, угрюмый вход… Он следил за кем-то и увидел мертвого человека в кресле, который улыбался. И еще — скользящую тень в ином измерении. Он любит «Наполеон» и предлагает выпить. Все.
— Вообще-то бред, — констатировал Вадим.
— Бредовая пародия на обвинительную речь, — уточнила Катя. — Юноша собирался в юридический. Бред, пародия, ну, в голове звенело от выпитого — все так. Кабы не его собственная смерть. И записка, оставленная на моем столе.
— Может, он ее и вправду выронил, когда они с девицей танцевали?
— Он потом не танцевал, после спальни. Да и не в этом дело: он же сказал, что судит убийцу сейчас, в этом зале… — Она помолчала и выговорила, наконец, потаенную мысль, — то есть кого-то из нас.
— Катюша, не волнуйся, это бред. Если б здравый человек знал, подозревал, ну, хотя бы сомневался — он бы изложил все следователю после гибели отца! Или вам в ту пятницу, если б убедился позднее.
— Он же пишет! — закричала Катя. — «Я убедился сегодня».
— В чем?
— «Увидев запечатанную…»
— Да почему не раскрылся? Почему «эта тайна умрет вместе со мной»?
— Ты прав, я психопатка.
— Я никогда ничего подобного…
— Тогда почему мне так страшно? — перебила она с отчаянием. — Ты уже не первый спрашиваешь меня, знала ли я раньше этого юношу. Нет и нет, клянусь!
— Катюша, ради Бога! Кто тебя еще спрашивал?