— Вы никогда не сможете доказать!
Я действительно слишком много на себя взяла, но отступать было некуда.
— Я сделаю, что смогу.
— Только не смейтесь надо мной: здесь замешана потусторонняя сила, здесь тайна мертвых.
— Переменить тему!
— Что вам еще сказал Глеб по телефону?
— «Ты знаешь, что отец отравился на даче в девять часов? Что делать?»
— Что вы ответили?
— «Позвони в милицию, скажи: только что подъехал на дачу, как вы с отцом условились. И застал его мертвым. Еще скажи: он издавна страдал депрессиями, тягой к самоубийству. Я сейчас выезжаю».
— А что Глеб?
— Он сразу ответил: «Все сделаю, как ты говоришь».
Боже мой! Они спасали друг друга и не спасли: ложь во спасение не сработала, нужна полная правда.
— Но вы читали записку мужа и должны были сделать выводы…
— Я не знаю, как он выманил у отца эту записку. «Тайна мертвых», помните? Это черная магия.
— Вам давно пора поспать!
— Ирина Васильевна, давайте разберемся. Глеб был в лаборатории и имел возможность взять яд. Раз. Два — его фраза: «Сегодня он за все ответит». И третье: его звонок вам в одиннадцатом часу. Вы подозревали сына на основании косвенных улик.
— Моего мальчика? Да хоть бы тысячи улик… но все было предсказано заранее.
— Переменить тему!
— Ирина Васильевна, давайте останемся на реальной почве. Вас, конечно, поразил звонок сына.
— Откуда он мог знать про отраву? И про девять часов?
— Про отраву — очевидно: листок из записной книжки отца, стакан с недопитым коньяком и записка. А про девять часов… Он видел чью-то тень и, возможно, слышал голоса.
— А вы смеетесь над моей мистикой!
— Я не смеюсь. Но про тень сказал сам Глеб в ту последнюю пятницу.
— Мне он не говорил!
— Вы пытались его расспрашивать?
— Пыталась… намеками. Он не желал, обрывал меня с ужасом. Только раз… Глеб сказал, что приехал позже отца — вот так: «Я раздумал ехать, ушел с вокзала, а потом все-таки решился». Он сказал, что застал отца мертвым.
— И дверь была распахнута, да?
— Дверь была заперта и открыта.
— Пойдемте, дорогая, вам нужен передых. После сна вы соберетесь с силами…
— Она обещала доказать!
— Доказывайте! Бог вам судья.
— Расскажите про дверь.
— Я спросила у Глеба, не он ли взял запасной ключ (ключ пропал). Оказалось, он.
— Где хранился ключ?
— В сарае, в бочке с опилками.
— Чтоб его извлечь, требовалось некоторое время?
— Ну да. Я спросила: «Значит, отец заперся?» Вот тут он и сказал — многозначительно, с нажимом: «Дверь сначала была заперта, а потом открыта». — «То есть ты ее открыл?» — «Мертвец».
Выводы были слишком очевидны. Мы переглянулись с психиатром… он нерешительно кивнул.
— Ирина Васильевна, разыскивая вас, Глеб звонил соседям. И Виктор Аркадьевич сказал, что вас у них не было.
Настоящий подспудный смысл моего заявления до нее явно не дошел — реакция была удивительной: опухшее от накачки транквилизаторами лицо вспыхнуло румянцем, помолодело (на миг чем-то напомнило ту девочку в саду).
— Я же вам говорила, — прошептала больная таинственно. — Она сказала, что мужа ждет смерть от левши.
— Она? Вы в тот вечер ходили гадать?
— Нельзя было трогать эти силы, понимаете?
— К кому вы ходили?
— К знаменитой хиромантке.
— Господи, зачем?
— Просто так.
На минуту мы с доктором стали счастливы: рискнули и — и выиграли. Великолепное алиби: знаменитость, несомненно, обладает профессиональной памятью на лица.
— Вот теперь, Ирина Васильевна, поведение вашего сына, кажется, можно объяснить… нет, не во всем — главная загадка остается, но… Вот как я представляю. Глеб действительно приехал на дачу позже отца, подошел к освещенному окну и увидел мертвого. Бросился к двери — она заперта — и побежал в сарай за ключом. А когда вернулся, дверь оказалась открытой.
— Кто ее открыл?
— Я не знаю.
Подтекст допроса начал доходить до больной, ее всю затрясло. Доктор подскочил, схватил ее за руки, сжал.
— Вы думаете… я?
— Ну что вы, дорогая! Мы знаем, что вы ходили к гадалке.
— А Глеб не знал. Он думал на меня?
Доктор повторил властно, поглаживая больной руки:
— Успокойтесь, это уже в прошлом.
— Он мог так подумать? Он меня ненавидел?
Я не выдержала: реальность и полная правда!
— Он вас любил, Ирина Васильевна! Больше жизни. Вы, все трое, любили друг друга — и ни на ком из вас нет смертного греха.
— На мне есть. Тетя Маша предупреждала: не ходи.