— Кто мог знать о вашей связи?
— Я никому не рассказывала. Уверена: он тоже.
— Ну, догадывался? Прежде всего я имею в виду ваших учеников, ведь кого-то из них обвинил Глеб Воронов.
— Мог догадаться Мирон Ильич. Однажды он столкнулся у меня с Сашей.
— Что значит «столкнулся»?
— Я открыла на звонок дверь, Саша меня обнял на пороге. Тут из кабинета вышел Мирон.
— То есть он видел ваши объятья?
— Да.
— Ну и?
— Молча ушел, урок как раз кончился.
— А потом вы с Туркиным на эту тему говорили?
— Нет. Но Мирон намекал. Ну… что я окружена мужчинами.
— Вы окружены?
— Да что вы! Я одинокий человек.
— М-да.
— Кстати, Мирон вместе с Сашей учился в Бауманском, мог его знать.
— Проверим. Сейчас меня больше интересует Алексей Палицын… хотя обыски ни у того, ни у другого ничего не дали.
— Алексей Кириллович у меня в то время не занимался. Пришел третьего сентября — в один день с Глебом.
— Интересное совпадение. У этого человека слишком много совпадений… Он ведь ваш сосед?
— Да. Поселился в доме с аптекой в феврале, по его словам.
— Хозяйка подтверждает. Боевой офицер, то есть способен на все, понимаете? Но вы его не помните? До сентября не встречали?
— У меня плохая память на лица и даты.
— Да уж! Не узнать любовника по фотографиям!
— Они сильно изуродованы. А Глеб мне все время кого-то напоминал… общим обликом, движениями, поворотом лица. Но меня так внезапно бросили, что я… хотела забыть и забыла.
— Придется вспомнить. Итак, в последний раз вы видели Алика, то есть Сашу, в день его смерти. Ну, хоть что-нибудь вспомнили?
— Все! Он пришел в седьмом часу, я как раз поставила «Маленькую ночную серенаду» Моцарта. И хотела выключить. Но он попросил: не надо, мне все равно скоро уходить, возникло срочное дело. И когда я на кухне заправляла салат, зазвонил телефон. Я крикнула: «Возьми трубку, сейчас подойду!» Через минуту вошла в кабинет, он кого-то слушал по телефону и сказал: «Это мне, по работе». Я вернулась на кухню и из прихожей случайно услышала, как он произнес два слова. «Аптечная, 6».
— Получается, он кому-то назначил свидание в Герасимове? И ничего вам не объяснил?
— Нет. Я не спросила. Просто извинился, что дал мой телефон.
— Кому?
— Не знаю. Я поняла, что кому-то на работе. Он не стал ужинать и очень скоро ушел.
— Вы не заметили, у него была с собой бутылка «Наполеона»?
— Не было. Он вообще не пил.
— В рот не брал?
— Не могу сказать так определенно. Мы с ним не пили. Он заметил как-то вскользь, что не понимает в этом прелести… В общем, не разбирается.
— То есть он не различил бы запах миндаля в алкоголе?
— Я об этом уже думала. Мне кажется, если человек ни разу не пробовал «Наполеон»… я бы, например… ну, пахнет миндалем.
— Вы знаете этот запах?
— Знаю. Он у меня смешивается с запахом трупа.
— Запомните на всю жизнь.
— А у Глеба в комнате есть книга о ядах…
— Да, да, мы обнаружили.
— Но в день смерти у него болела голова от сильного насморка. Он чихал и сморкался, — Катя помолчала, опустив голову. — Он оставил у меня в аптечке цианистый калий в черном сосуде, о котором упомянул в записке, — она вынула из сумочки сосудик.
— Осторожно! — закричал Мирошников. — Отпечатки! Вот, кладите на лист бумаги. Конечно, все стерто. Как вы могли умолчать об этом?
— Я обнаружила яд после того допроса, а вы закрыли дело.
— Откуда вы знаете, что здесь яд?
— Растворила в воде… крошечку. И понюхала.
— Придется провести у вас обыск.
— Пожалуйста.
Мирошников пристально смотрел на черный сосуд.
— Что вы делали, когда от вас ушел Александр Воронов?
Катя улыбнулась с горечью.
— После того как я увидела его лицо на кресте, я в мельчайших подробностях восстановила в памяти вечер двенадцатого апреля.
— Кажется, у вас нет памяти.
— Есть — но другая! — возразила Катя горячо. — Ощущения, слова, атмосфера, каждое движение, душевный порыв… я наказана памятью. — И, помолчав, продолжала сдержанно: — Я должна рассказать вам о своих алиби. Вечером двенадцатого апреля и тринадцатого сентября мне звонил из Питера Вадим Адашев, с которым вы познакомились в воскресенье.
— Разве он живет в Питере?
— Он был там в командировке, а потом на конференции лингвистов. Понимаете, ну, как бы традиция: в один вечер он звонит своей матери, в другой — мне. То есть через день. Куда б ни уезжал. Он мой самый близкий друг, с детства. Надеюсь, междугородные переговоры нетрудно проверить. Я разговаривала с ним примерно в то время, когда произошли оба преступления.