— А о чем?
— О вас.
Он сел в свой угол дивана, взял вишневый томик, раскрыл на сцене отравления, вгляделся.
— Сальери действительно отравил Моцарта?
— Я верю Пушкину, — Катя помолчала, потом спросила просто, отбросив вымученный задор: — Алексей Кириллович, вы меня знали до третьего сентября?
— Знал, — ответил он не глядя.
— И давно?
— С весны.
— Откуда, вы меня знали?
— Просто видел.
— В окне? — Катя почувствовала, что краснеет.
— И в окне.
— У вас есть бинокль?
— Бинокль? — Он вдруг рассмеялся, ярко блеснули белые зубы («Плотоядно!»). — Да у меня стопроцентное зрение.
— Вы воевали?
— Приходилось.
— А почему вы живете один?
— Я один и есть. Жена ушла давно, в молодости. К другому. Обо мне неинтересно, Екатерина Павловна. Вот вы…
— Нет, интересно. Почему она ушла?
— Ну, я ушел. Неважно. Было предательство — не мое, — констатировал он спокойно, но в глазах отразился некий мрачный огонек. — Ищете сексуального маньяка? Не там ищете. Все обыкновенно, даже банально.
— Но вы с тех пор одиноки, не так уж и банально.
— Я увидел вас первого марта.
— Где?
— В аптеке.
— Что вы там делали?
— Пластырь покупал, на работе руку поранил, — он поднял руку: едва заметный шрам на ладони левой руки! — А вы — аспирин. Когда поднялся к себе, подошел к окну. Ну, как-то задумался. Вдруг напротив вспыхнул свет, вижу: та женщина из аптеки, в рыжей шубке. Вы разделись…
— Как разделась? — изумилась Катя невольно, а он усмехнулся.
— Сбросили шубку, подошли к окну и долго стояли.
— С тех пор вы стали наблюдать за мной?
— Иногда.
— А вы видели Александра Воронова?
— Нет! — ответил он угрюмо.
«Наверное, врет. Ведь соврал же он, что нашел меня по объявлению у метро. Установить адрес и телефон труда не составляло: «Екатерина Павловна Неволина» — листок на двери. Звучал Моцарт, раздался звонок, Саша взял трубку. Они разговаривали, и будущий убийца из окна над аптекой смотрел на него. Что-то вроде шантажа. Сильный, уверенный в себе человек — и безвольный, запутавшийся… Он идет за Сашей, и где-нибудь мельком, не отдавая себе отчета (под фонарем на Аптечной — блеснула картинка), его видит Глеб — и узнает через полгода за праздничным столом». Схема составилась столь стремительно, что не осталось сомнений: предчувствие этого жило в ней. Предчувствие страсти — тяжелой и потаенной.
— Вы пришли ко мне третьего сентября одновременно с Глебом.
— Эти старые сплетницы…
— Не по адресу! Ксения Дмитриевна — мне самый близкий человек и…
— Кажется, самый близкий для вас — ее сын.
— Оба. Эти люди живут совсем другими интересами.
— Интеллектуальная элита, стало быть?
— Стало быть.
— Кто же все-таки вам сказал, что я приходил одновременно с Глебом? В прошлый раз вы так и не ответили.
— Я сама вас видела («Только бы не выдать Дуню!»). Из окна кухни, случайно… как вы уходили со двора. А потом явились опять — уже после него.
— Ну и что?
— Так объясните свое поведение!
Как будто огонь пронесся по его лицу, скрытая страстность прорвалась на мгновение.
— Что еще объяснять? Я и так вывернул душу наизнанку! Что вам непонятно?
Она молча глядела на него. Это было объяснение в любви, а ответить нечем: все отравлено, кажется, сам воздух отравлен вокруг — в этой комнате, в этом доме, в этом мире. «Вам не снится черный сосуд и благовонный миндаль?» — «Снится».
— Все время снится, что я в «жутком месте», — сказала ока неожиданно вслух. — Коньяк на столе и стакан. Сейчас я выпью, а кто-то невидимый наблюдает за мной из сада.
Он перебил с волнением:
— Вот я и хотел предупредить, чтоб вы не ездили.
Зазвенел входной звонок, она быстро прошла в прихожую, отворила дверь — Вадим.
— Кафедру отменили, — заговорил он оживленно, — и потянуло меня на Петровскую… — Вдруг умолк, войдя первым в кабинет.
— Познакомьтесь. Вадим Петрович — Алексей Кириллович.
Алексей приподнялся, мужчины сдержанно кивнули друг другу. Оба высокие, но на удивление разные: с коротким светлым «ежиком», мощный, как боксер, здоровяк-отставник — и лингвист, стройный, поджарый, подвижный, волосы довольно длинные и черные… подходит старинное сравнение с крылом ворона. «Здоровяк-отставник». Катя нахмурилась, что-то в этом определении смущало ее.
Вадим, присевши в противоположный угол дивана, заговорил с тем же оживлением:
— Вы не чувствуете в действиях убийцы некую систему? Он по очереди умерщвляет сидевших вот за этим столом.