Страшный вопль Дуни усилил ощущение ирреальности — оглянулась — девушка уже в прихожей — вскочила — откуда взялись силы! — и втащила ее в кабинет.
— Из этой комнаты никто не выйдет, покуда нас не обыщет милиция! Вызывайте.
Весь пылающий, как костер, Мирон, пошатываясь, пошел к телефону; Алексей произнес многозначительно:
— Сначала надо обыскать покойника.
— Какого покойника? — изумилась Катя и схватилась руками за волосы, рванула (древний жест женских причитаний) и вместе с болью ощутила себя в мире без брата — на секунду — волосы рассыпались, упали плотным шелковым покровом.
— Катя! — прошептал Алексей. — Катя, опомнись!
— Не трогайте меня! — Она отшатнулась от него, от его рук. — Вы мне за все заплатите!
— Кто — я?
В странной паузе Дуня произнесла отрешенно:
— Голоса мертвых!
Выкрикнув что-то по телефону, Мирон констатировал с одеревеневшей улыбкой:
— Дамам дурно. Я открою окно, Екатерина Павловна.
— Ничего не трогать и ни к чему не прикасаться!
— Захотели в Кащенко? Нас всех скоро…
— В окно можно выбросить остатки порошка!
— Не притворяйтесь! Когда вы успели ему подсыпать?
От дикого обвинения она внезапно почувствовала прилив сил: энергии-любви или энергии-ненависти.
— Дуня, я слышала голоса.
Алексей взглянул удивленно. Мирон отрубил:
— Ну, часы!
— Сквозь бой пели…
— Электронные часы. Этот разговор над трупом меня-таки шокирует…
— Они так поют? — поразилась Дуня.
— Если завести… вместо будильника. Сейчас прибудут органы, а мы не договорились…
— У тебя есть? — закричала Дуня. — Такие часы?
— Радость моя, да их на каждом углу навалом. И у меня были. Теперь — швейцарские, — Мирон продемонстрировал. — Механические.
— Значит, у него!
Все трое медленно повернулись к Алексею; тот объяснил с безумной обстоятельностью (сумасшедшинка явно сквозила, дразнила четырех обреченных в кабинете):
— Я специально завел на днях и забыл отключить. У нас на работе продолжается аврал, к семи привозят цемент…
— Бес играет левой рукой, — отчеканила Катя в болезненном ритме.
И так же продолжила Дуня, прижавшись к коммерсанту:
— Значит, вы были там за дверью.
— Где?
— Я стояла возле убитого Глеба, и запели небесные голоса.
— Я?! Я завел часы, чтоб вовремя удалиться с места преступления!
— Э, позвольте! — заинтересовался Мирон. — В этом я разбираюсь. Механизм может отказать не вовремя… отреагировать, например, если нечаянно задеть за что-то рукой.
— Левой рукой, — вставила Катя с ужасом.
Алексей стремительно нагнулся над умершим и отдернул рукав пиджака: механические, отечественные; они, конечно, тикали, отсчитывая не существующее для ее брата время. Она сказала с ненавистью:
— Вы огибали стол, чтоб пригласить меня на танго и могли…
— Да, я сама видела! — вскрикнула Дуня.
Катя продолжала с иллюзией справедливости:
— А вы, Мирон, рванули в спальню.
— Пусть меня обыщут и поищут! — он вдруг засмеялся. — И не забывайте, дорогая, что рюмка Глеба… тьфу, лингвиста!.. стояла возле вас!
Алексей, не теряя хладнокровия, бил в одну цель:
— Как он мог выпить, почуяв запах миндаля?
— Он не успел, — Катя безнадежно оглядела хищную тройку соучастников, которые над остывающим телом качают свои права… и она сама, она сама! — Он только что раскрыл запечатанную тайну и хотел раскрыть нам… Вы сказали: «Не надо!», вы его сбили, он отхлебнул от волнения, машинально…
— Он сказал: «Не надо»! — лихорадочно подхватила Дуня. — А мертвец указал на него, на него, на него!
А в дверь уже звонили резко и длинно.
Однако никаких следов ни в комнатах, ни под окнами, ни при личном обыске подозреваемых и их одежд, и их жилищ, не обнаружилось.
Было объявлено чрезвычайное положение, в квартире на Петровской почти всю ночь работала целая лаборатория вкупе с ищейкой и в тесном сотрудничестве с криминалистическим отделом в управлении. К утру стало ясно, что цианистый калий обретался только в рюмке Вадима Петровича Адашева. Сам покойный — тело, одежда, пальцы, наконец, — оказался в этом отношении абсолютно чист.
В пять часов утра в качестве основного подозреваемого взяли Алексея Палицына, остальных сурово предупредили «сидеть по домам и не высовываться»; на рассвете позвонил Мирошников, осведомившись с тяжелым сарказмом:
— Вы еще живы?