Приемная секретаря горкома была полна, люди стояли и сидели группами, обмениваясь своими заботами и замыслами, — и сколько же тут сталкивалось разнообразнейших людей и интересов! В ожидании все знакомились; выходившие из кабинета охотно рассказывали, чего добились, за что Чубак «покрыл» и в чем поддержал. Встревоженный толстячок, — видимо, новый работник — допытывался у всех:
— Как с ним держаться? На что напирать?
Начальник одной из строек сперва отмахивался от назойливых вопросов, потом ответил, сверкнув глазами:
— Подбери пузо и напирай на дело, иначе убьет, он такой!
В это время сам Чубаков вышел из кабинета.
— Ого, да тут опять полным-полна коробушка!
Был он молод, хотя и успел повоевать в гражданскую войну здесь же, в Донбассе. Простоватое выражение лица делало его похожим на рабочего парня, да он и был рабочим парнем, коренные шахтеры помнили его забойщиком и комсомольским заводилой.
— Кто тут ко мне и по каким делам? — спросил Чубак, оглядывая всех и здороваясь со знакомыми.
Выяснив, кто и зачем пришел, он ловко растасовал очередь — кого послал ко второму секретарю, кого — в горсовет:
— Скажи, я послал, пусть решит сегодня же.
Узнав, что Липатов, Мордвинов и Светов пришли по делам подземной газификации, Чубак отложил беседу с ними на конец приема.
— Хочу вникнуть в существо. Погуляйте часок, ребята.
Беседа началась с того, что они объясняли Чубаку свой метод, чертили схемы процесса, показывали протоколы опытов.
— Нерешенного много? — спросил Чубак. — Опыты продолжаете? Институт помогает?
— Да мы сами институтские.
— Ну-ну… Вы Сонина трясите, не жалейте, он дядя осанистый, беспокоиться не любит, верно?
Узнав про историю с пластом, Чубак почесал в затылке, поразмыслил и позвонил начальнику шахтоуправления:
— Давай сделаем так. Составьте акт, запрещающий строить станцию на Старой Алексеевке. Поглядите, что за участок возле Азотно-тукового, и, если подходит, закрепите за опытной станцией, а ребята быстро расположатся там и начнут работы. Письмо с приложением акта отправьте в наркомат. Договорились?
Повесив трубку, он весело пояснил:
— Пока от зама к заму ползет, мы уже тут!
И строго — Липатову:
— Смотри мне, Михайлыч, чтобы в тот же день расположились!
Когда разговор дошел до приема на работу Маркуши, лицо Чубака потускнело, стало старше.
— М-да… — протянул он и начал катать по столу карандаш.
— История с листовкой была при мне, все это обвинение — сущая чепуха, — сказал Саша. — Я написал заверенное свидетельство, оно приложено к апелляции. Маркуша — честный коммунист.
— Надеюсь, что так, — задумчиво произнес Чубак. — Три коксовые печи уже работают по его методу… — Он вынул из внутреннего кармана газетную — вырезку. — Вот — хвалят. Только автора не упоминают.
Он перечитал про себя статью и спрятал ее. Сидел с опущенными глазами, мучительно сведя брови.
— Конечно, — сказал он, — преступно держать талантливого инженера носильщиком. Инженер-коммунист — у нас их немного. Он и парень… запальный, как шахтеры говорят.
— Замечательный парень! — подхватил Липатов и припомнил ночной разговор, когда Маркуша сказал:. «К черту меня, что я!»
Чубак слушал, лицо его разглаживалось, светлело.
— Ну вот что, хлопцы… Трудно мне решать этот вопрос. Очень трудно. Но действительно получается нелепое разбазаривание сил. Вы в нем уверены? Берите! Ты, Иван Михайлович, единоначальник, да еще всесоюзного подчинения. Имеешь полное право нанимать специалистов по своему разумению. Партийных и беспартийных, так? По Конституции каждый имеет право на труд. Бери его, и пусть работает. Понимаешь?
Он встал, прошелся по кабинету, резко задвигая отодвинутые от стола заседаний стулья.
— А Стадник-то… — вдруг сказал он и посмотрел на трех собеседников расширенными, удивленными глазами. — Арсений-то! Я ведь с ним работал. Он был у нас на шахте парторгом… Ну, ладно! — сам себя оборвал он и сел за стол. — Что там у вас еще? Вижу, целый блокнот исчеркали.
Оставшиеся вопросы он снова решал энергично, с задоринкой. Но тень раздумья и горечи лежала на посуровевшем лице.
Итак, она вернулась туда же, откуда уехала три месяца назад. Крохотная комнатушка, отделенная дощатой перегородкой от родительской спальни. Выгоревшие обои, старая кровать под пикейным одеялом, столик и скрипучие стулья.
Теперь их двое: она и Саша. Но Саша до ночи пропадает у Липатова, в институте и еще бог знает где. Приходит усталый, взвинченный. Ласков — и засыпает, как только опустит голову на подушку. Мечтает переехать с Любой «на нашу станцию», но это будет тогда, когда им выделят новый участок, когда им дадут квартиру или построят первый дом.