Она заглянула в детский сад, где проработала около двух лет. Сотрудницы ей обрадовались, а дети… дети или не узнали, или уже отвыкли от нее. Девушка, заменившая Любу, играла с ними в какую-то новую игру, и даже Данилка Тишкин подчинялся ей точно так же, как раньше подчинялся Любе.
— Очень кстати! — сказала заведующая, деликатно скрывая сочувствие. — Зина скоро в декрет, приходи на ее место.
— Что вы! — сказала Люба. — Мы приехали на важнейшую стройку!
И поспешила уйти.
Дома было пусто и тихо. Мать сидела у печки и вязала крошечную кофточку. Люба присела рядом. Помолчали.
— Выстирала я твои блузки, — сказала мать. — Погладь, пока не пересохли.
Так мать побуждала ее хоть чем-нибудь заняться.
После московского электрического старый духовой утюг матери показался тяжел и неудобен. Мелкие складочки никак не давались.
Влетел с улицы Кузька, швырнул книжки на подоконник, остановился возле сестры.
— Скоро у вас стройка-то начнется?
— Скоро. А тебе что?
— Поглядеть охота. И ты туда поедешь?
— Поеду.
— И я поеду… посмотреть. А после седьмого класса работать наймусь.
— Еще двадцать раз передумаешь.
— Нет. — Кузька поразмыслил и с укором сказал: — Как ты рассуждаешь — передумаю! А Саша передумал?
— Так то Саша, — растерянно произнесла Люба и замерла с утюгом на весу над подарком Катерины — украинской рубахой. «Тебе подходит яркая, — сказала Катерина. — Вся твоя судьба будет яркая, счастливая». Да, в те дни подруги завидовали Любе.
— А ты чего такая вареная? — спросил Кузька недоброжелательно. — Или с Сашей поругаться успела?
— Дурак, — отрезала Люба.
Оставшись одна, снова замерла с утюгом в руке. Вареная? Даже Кузьке бросилось в глаза — вареная… Саша придет и заметит. «Любимая — друг. Выше этого нет ничего…» Так сказал Саша. И я сама, сама согласилась вернуться, сама обещала: что бы ни было — с тобой! Трубы… Как они пели, трубы! Тра-та-та-тамм! Тра-та-та-тамм!.. Я испугалась, и все-таки сама решила: что бы ни было, пусть!.. Как же я смею теперь ходить вареной? И вдруг он уже заметил, что я такая?
Когда пришел Саша, Люба выскочила навстречу сияющая, в украинской ярко вышитой рубашке.
— Ты уже знаешь, Любушка?
— Что?
— Значит, почувствовала? Ты всегда все чувствуешь. Наши дела идут прекрасно! Получили пласт, тот самый, возле Азотно-тукового! Уже были там, все разметили и обдумали, Липатушка остался рыскать по соседним поселкам, найти хоть немного жилья на первое время, пока не построимся. А я помчался к тебе. Потерпи еще немного, скоро двинемся, вот только найдем что-нибудь приличное…
— Да хоть в барак! Хоть в землянку! — воскликнула Люба, целуя его. — Побелю, покрашу, уют наведу — еще как славно будет!
А часом позднее прибежал Степа Сверчков.
Его круглое, доброе лицо, всегда являвшее готовность улыбнуться, сейчас было покрыто каплями нота и выражало крайнее волнение. Дышал он тяжело — вероятно, бежал от самого трамвайного кольца.
— Я вас всех с утра разыскиваю! — сказал он, зачерпнул воды из ведра и жадно осушил целый ковш.
У Саши напряглись скулы и взгляд насторожился, но голос прозвучал невозмутимо:
— Мы осматривали участок. Пласт превосходный. — И небрежно: — А что случилось?
Степа покосился на Любу.
— Говори, говори, — сказала она.
Где-то далеко грозно пропели трубы. «Тра-та-та-тамм! Тра-та-та-тамм!» А Саша обнял Любу, то ли готовясь поддержать ее, то ли сам ища у нее защиты от чего-то, что надвигалось.
— Черт его знает! — сказал Степа, подчиняясь спокойному тону Саши. — Что-то заваривается, а что — не пойму. Завтра у нас партбюро. Первый вопрос — дело Светова. Я спрашиваю: какое дело? Алферов говорит: он же не обменял партдокументы. И смотрит в сторону — знаешь, как он умеет? А на столе папка «Дело Светова». Я потянулся, а он локтем прижал: на бюро придешь, тогда и ознакомишься. И опять — глаза в сторону.
— А что ему могут пришить? Ничего серьезного! — не очень уверенно сказал Саша. — Жаль, Липатушка может не поспеть…
— И еще одна… прямо гадость! — продолжал Степа, брезгливо морщась. — Ленька Гармаш! Вчера у Алферова добрый час сидел… сегодня у Китаева… потом у Сонина… И вдруг начал заикаться: как это мы институт бросим, дело непроверенное, заочно учиться трудно, а дипломы по такой новой теме — еще неизвестно, выйдут ли. Надо, говорит, взвесить ребята.