— Но ведь ты можешь разговаривать с нами! — не утерпел Кроули.
— Это не то.
— Почему?
— Потому что никакой это не разговор.
— В чем же отличие?
— Во-первых, вы наняли женщину, которая все записывает.
— Только скажи, и она перестанет.
— Да, потому что нечего будет записывать.
В голосе Кроули послышались нотки отчаяния:
— Ты уходишь, потому что мы тебе наскучили?
— И поэтому тоже.
— Но ведь я мог бы пригласить других людей…
— Каких?
— Ну, поинтереснее. Писателей, художников.
— Ты не знаком ни с одним художником.
— Но я их отыщу, — уверял Кроули. — Мы устроим салон.
— Пожалуй, обстановка здесь больше подходит для мертвецкой.
— Мы все изменим.
— Не горячись, Кроули.
— Хочешь, я приглашу кого-то по твоему выбору?
— Нет.
— А как насчет гомосексуалистов?
— Прощай, Кроули.
— Подожди! — закричал шурин Уолтера, вцепившись в мою левую руку с такой силой, что я вздрогнул. — Ты не можешь так уйти. Разве ты не видишь, Уолтер? Ты привлек внимание публики. Тысячи людей ждут, что ты скажешь… Миллионы.
— Меня волнует один-единственый человек, — произнес Уолтер тихо.
— Мина? — прервал я свое молчание.
— Не смог бы ты передать ей весточку от меня, приятель?
— Она расстроится.
— То, что я скажу, поможет успокоить боль.
Я согласился, и, помолчав немного, он заговорил вновь.
— Сначала скажи моей сестре, что я люблю ее и буду ужасно скучать без нее. Она не поймет, почему я решил уйти, так что можешь не говорить с ней об этом, просто передай, что меня позвали, или лучше — что я был призван. Да, так это звучит более метафорично.
— Я не стану ей лгать ради тебя.
— Вот как, — проговорил он разочарованно. — А, пожалуй, ты прав, парень. Она все равно догадается, что это неправда, и только станет сердиться на нас обоих. Тогда попробуй утешить ее вот чем, это-то, по крайней мере, правда: я бы не ушел, если бы Мина не доказала мне, что не нуждается больше в моей опеке… — Он запнулся, а потом продолжил: — У тебя есть младшие братья или сестры, парень?
— Я единственный ребенок.
— Плохо, — пробормотал он, а потом добавил с сожалением: — Вот я смотрю сейчас на Мину и все еще представляю себе девочку-бесенка с косичками, которая готова выскочить замуж за любого из моих приятелей из Академии в Джермантауне. Удивительно, но она так и поступила, я хочу сказать, выскочила-таки замуж. И не менее удивительно, что эта маленькая девочка станет матерью.
Тут неожиданно очнулся Кроули, сидевший слева от меня:
— Что ты сказал?
Уолтер пропустил его вопрос мимо ушей.
— Так ты передашь моей сестренке эту хорошую новость, парень?
Я услышал, как Кроули пробормотал:
— Невозможно… это было бы настоящим чудом.
Я потерял дар речи и весь обратился в слух.
— Что-то не так, приятель? Ты словно увидел привидение?
— Просто я думаю, как сказать об этом Мине.
— Не волнуйся. Полагаю, она не очень удивится. Женщины интуитивно чувствуют такие вещи, знаешь… — Я услышал его знакомый смешок. — Во всяком случае, уверен, ты что-нибудь придумаешь. До сих пор ты меня не разочаровывал.
Мина издала слабый звук и пошевелилась.
— Она приходит в себя, — заметил ее брат взволнованно. — Мне лучше поторопиться. Эй, ребята, не одолжите ли сигарету перед дорогой?
— У меня пачка в кармане, — пробормотал Флинн, — но я не знаю, как передать ее вам, ведь я не могу размыкать круг.
— Если позволишь, я сам справлюсь.
Мы услышали вздох Флинна, а потом тихий стук падающих на пол сигарет и чирканье спички где-то вне поля нашего зрения.
Крошечный огонек затанцевал в воздухе, словно заблудившийся мотылек.
— Вот этого мне будет не хватать, — проговорил Уолтер, с наслаждением затягиваясь. — А это тебе, Кроули, чтобы не забывал меня.
Сигарета обожгла щеку Кроули, он вскрикнул от боли и сжал мою руку. Шипение обожженной кожи, казалось, длилось бесконечно.
— Осторожно, не разомкните круг, доктор, — прошептал Уолтер своему шурину. — Ты ведь не хочешь причинить боль нашей драгоценной Мине, верно?
Ладонь Кроули вдруг обмякла в моей руке, а его всхлипы сменились отрывистым кашлем, который никак не унимался. Казалось, этот кошмар никогда не кончится.
— Кроули? — Я сжал его руку. Он не ответил. Я слышал только ужасные звуки, словно человек поперхнулся своим собственным языком. Или его душат. — Да включите же свет!
— Не размыкайте круг!
— К черту круг! Делайте, что я вам велю!