Он отвернулся.
— Зачем вы пришли?
Он уже спрашивал об этом, когда обнаружил меня в своей комнате, и тогда я рассказал ему о сеансах Мины, о зашифрованных посланиях его бывшего шурина и о голубе. Теперь, когда он вновь повторил свой вопрос, я понял, что Стонлоу ждет от меня другого: он хочет услышать правду.
И я честно сказал ему:
— Я ищу сообщника Мины.
Он обернулся.
— Так вы думаете, что нашли его?
Я посмотрел на Стонлоу, на его череп, обтянутый воскового оттенка кожей, и покачал головой.
— Нет.
— Значит, поищите хорошенько и обязательно найдете.
— Так вы не верите, что она разговаривает с мертвыми?
— Если бы я верил, то давно бы перерезал себе глотку, — сказал он, кивая в сторону острой бритвы на умывальнике. — Нет, у нее должен быть помощник, «сообщник», как вы выразились. Возможно, любовник, а может, и нет. — Он криво улыбнулся. — Возможно, это вы.
Он заговорил бессвязно, свет угасал в его глазах так же быстро, как в гостиничном номере. Я посмотрел на мои наручные часы, было без четверти пять. Я еще хотел задать Стонлоу сотни вопросов: какие у него были отношения с шурином, с Уолтером и, в первую очередь, почему он дал жене развод. Но я понимал, что если хочу еще увидеть его голубей на крыше, то расспросы придется отложить.
Я поднялся со стула, включил единственную лампу в комнате, чтобы хоть как-то отогнать сгущающиеся сумерки, и укутал его плечи старым одеялом из конского волоса. У Стонлоу зуб на зуб не попадал.
— Можно мне подняться на крышу?
Он вяло помотал головой.
— Чувствуйте себя как дома. Птицы все погибли. Я пытался прогнать их, но они снова прилетали.
Я подошел к окну, поднял, преодолев сопротивление старых противовесов, нижнюю раму и вылез на пожарную лестницу. Я карабкался вверх по ржавой лестнице и изо всех сил старался не смотреть вниз. Я вылез на крышу. Здесь меня ожидал лунный пейзаж — покрытое толем черное пространство, посреди которого, словно приземистый космический корабль из романов Верна, высилась цистерна для холодной воды. За цистерной я обнаружил голубятню — полуразрушенную конструкцию из досок и металлической сетки. Я открыл сломанную дверцу, заглянул внутрь и увидел останки стаи Стонлоу: лежащие навзничь крошечные скелеты, с клочками серых перьев. Посреди этой ужасной картины на боку лежала новая жертва — голубь Мины.
Не знаю, как он проник в заброшенную голубятню. Я с трудом пролез через спутанную сетку и склонился над голубем. Презрев предостережения Кроули об угрозе заразиться и преодолевая отвращение, я протянул руку и дотронулся до голубя, посланца Уолтера. Птица была холодной и недвижимой, словно камень, покрытый войлоком, казалось, она была мертва уже несколько дней.
Я подошел к низкой стене, которая шла по периметру крыши, и посмотрел, как тени, протягиваясь от крыши до крыши, соединяют улицы Чайна-тауна. Я думал о Мине и мысленно представлял себе ее улыбку. Прав ли Стонлоу? Был ли у нее сообщник? Или любовник? Я почувствовал, как сжалось мое сердце, когда я представил Мину в объятиях любовника. Отчего мне легче смириться с тем, что она обманщица, чем с тем, что она неверная жена? Почему я отказываюсь в это верить и стараюсь убедить себя, что она говорит правду об Уолтере и опасности, которая ей угрожает.
Я снял очки и потер глаза. В сумерках ее воображаемый образ приобрел более четкие очертания и стал холодным и загадочным — девушка, застигнутая во время недобрых размышлений. Кто она такая? О чем она думает?
Я снова надел очки. Я боялся возвращаться в комнату Стонлоу, боялся больше, чем в темной комнате во время сеанса. Но у меня не было выбора. Выбраться отсюда можно было только через окно. Я собрался с духом и взялся за перила пожарной лестницы.
За время моего отсутствия свет в комнате Стонлоу изменился, стены стали теперь зловещего оранжевого оттенка, как середина гниющей тыквы. Бывший муж Мины лежал там же, где я оставил его, растянувшись на постели и разметав руки. Рот его был открыт, губы похожи на перевернутый треугольник. И хотя я понимал, что это лишь ошибка обоняния, мне показалось, я почувствовал исходивший от него запах формалина.
— Стонлоу?
Я прижал ухо к его рту, чтобы услышать, дышит ли он.
— Финч.
Я чуть не выскочил из кожи.
— Господи!
Стонлоу приподнялся и схватил меня за рубашку. Он пробормотал что-то неразборчивое и невразумительное о десятиваттовой радиостанции, о том, что Кроули сущее чудовище, месмерист, Свенгали в хирургической маске, что Мина — его беззащитная пациентка, а я его ни о чем не подозревающий помощник. Это был спектакль «Гран Гиньоль»,[41] сыгранный в операционной, я пришел в ужас от безумных видений детоубийства и сексуального порабощения.