— Клянусь могилой моей матери, мистер Паттерсон.
— Хорошо. Как, кстати, ее самочувствие?
— Получше.
— Передавайте ей от меня поклон.
— Обязательно. Да благослови вас Господь, мистер Паттерсон, и мисс Вирджинию тоже.
Благословение Койла вызвало чуть заметную улыбку на лице Паттерсона и на несколько мгновений разогнало грозовые тучи, омрачавшие его небесно-голубые глаза. Но эффект был лишь мимолетным, вскоре они снова затянулись облаками, и в них появилась беспокойная жажда новых оправдательных приговоров. Адвокат посмотрел мимо Койла и заметил меня в глубине камеры.
— А твой приятель за что сюда угодил, Джимми?
— Изнасилование.
Я так и подскочил на нарах.
— Я никого не насиловал!
— Конечно, нет, — кивнул Паттерсон. — Просто она оказалась распутной маленькой соблазнительницей, верно?
— Нет! Я хотел сказать: меня обвиняют в поджоге, а не в изнасиловании. Не знаю, с чего он придумал это изнасилование.
— Ах, не обращайте на него внимания, он вечно талдычит про изнасилования, — сказал Паттерсон. — Во всяком случае, на поджигателя вы больше похожи. Но скажите, что именно, по их мнению, вы пытались поджечь?
— Отель «Либерти».
— Ха! — воскликнула брюнетка и толкнула Паттерсона в бок, а затем сообщила мне, что они как раз проходили мимо пепелища по дороге в тюрьму.
— Верно, — подтвердил Паттерсон, доставая бумажник из внутреннего кармана и вынимая хрустящий новенький доллар. — Вирджиния с большим цинизмом относится к человеческим слабостям, она поспорила со мной, что кто-то поджег эту обитель намеренно.
— Возможно, кто-то именно так и поступил, — сказал я, — но только не я.
— Тогда почему же полиция подозревает именно вас?
— Не знаю, — начал я. — Или, точнее, знаю: я был там накануне днем и наводил справки об одном из постояльцев, но я вовсе не пироманьяк!
Паттерсон хмыкнул.
— Не пытайтесь понять юриспруденцию Филадельфии, сынок, только шишек набьете. Кстати, — он заметил синяк у меня под глазом и спросил: — Этот «фонарь», часом, не дело ли рук одного из достойнейших граждан сего города?
— Нет.
— Вот и я подумал, что на их работу не похоже. Вообще-то они предпочитают бить по почкам, чтобы вы о них всякий раз вспоминали, когда по нужде пойдете.
— Замечательно, — буркнул я.
— Добро пожаловать в Город Братской Любви! — провозгласил Паттерсон. — Выше нос, сынок. Подождите, я переговорю кое с кем в участке, может, нам еще удастся вызволить вас под ваше собственное слово.
— Стойте! — крикнул я, когда он собрался уходить. — У меня нет денег на адвоката.
Паттерсон подошел к решетке и посмотрел мне в глаза.
— Вы в самом деле подожгли отель «Либерти»?
— Нет.
Паттерсон кивнул, обернулся к брюнетке и быстрым движением извлек долларовую купюру из ложбинки между ее красивых грудей так, что она даже икнула от неожиданности. Он прижал доллар к ладони указательным пальцем:
— Мы учтем это.
Он был удивительный человек, этот Ч. Стюарт Паттерсон, эсквайр. Мой сокамерник за тот час, пока ожидал освобождения под залог, рассказал мне множество историй о легендарном Чиффи, как звали его друзья по обе стороны закона. Про то, что тот родился среди избранных, но с раннего детства предпочитал простецкие ложки серебряным и компанию насильников, рэкетиров, наркоторговцев, бутлегеров, похитителей, нелегальных акушеров и убийц сборищу коварных мошенников, чьи имена занесены в регистр филадельфийского высшего общества. Что он был одним из немногих чужаков, кто мог пройти после заката по Чайна-тауну, не опасаясь, что ему раскроит череп вооруженный резаком китаец (я скрыл от моего сокамерника, что накануне ночью проделал тот же подвиг). И что Паттерсон — единственный адвокат, который может пересечь внутренний двор в Моко или Истерн без опасения, что его вспорют, словно скумбрию, самодельным ножом. И как он однажды выиграл процесс о сквоттерских правах своих клиентов-индейцев против «Риц-Карлтона», доказав, что отель стоит на месте индейской резервации. И как отказался от семейной практики — его отец был юрисконсультом Пенсильванской железной дороги — и предпочел представлять интересы клиентов, расплачивавшихся самогоном, к которому он не притрагивался, инкрустированными перламутром пистолетами, из которых он никогда не стрелял, чеками, которые невозможно было обналичить, потому что они были выписаны на пустые счета, и наличными зелеными долларами, которые нельзя было пустить в оборот, поскольку они были фальшивыми. Тем не менее Чиффи никогда не жаловался, ему было довольно симпатии того отребья, которое он защищал, ведь доброе отношение невозможно было купить, взять в аренду или получить по наследству.