— Ну вот, — буркнул Тупэ. — Ремкин у них главный. Будешь породу хорошо бить, аккуратно, он тебе поможет, а если начнешь на забое хулиганить или, как эти двое, драться, завалит или затопит. Смотря, какое у него настроение.
— Но Кобальт…
— А Кобальт смотрел, — перебил его Тупэ. — Это тоже считается. На забое надо руду колотить, а не развлекаться.
— Ты тоже смотрел! — возмутился Кай.
— Я — другое дело, — отрезал гном. — Во-первых, я за всю жизнь больше Кобальта угля набил, поэтому Ремкин меня и выпустил. А во-вторых, я в Калюсту верую, а не в какую-то там Святую Варвару. Калюста своих в обиду не дает, вот и с Ремкином насчет меня договорился.
— Не верю я ни в твоих ремкинов, ни в святых варвар, ни в Калюсту, — в сердцах заявил Кай.
— Ну и дурак, — фыркнул Тупэ. Посмотрев по сторонам, и убедившись, что в тоннеле никого нет, он повернулся к стене и, повозившись со штанами, издал вздох облегчения. Из-под сапога гнома выползла лужица, Кай брезгливо шагнул в сторону.
— На твоем месте, я бы так беспечно от Калюсты не отмахивался, — заявил гном, довольно заправляя штаны. — Он ведь нас в этот мир перенес, от Хищиды укрывает.
Кай непонимающе уставился на Тупэ.
— Да что с тобой говорить, ты же гомункул, — махнул рукой гном и направился к шумевшим в столовой товарищам.
— А ты объясни! — Кай ненавидел, когда ему тыкали на его происхождение.
— Все равно не поймешь.
— Хотя бы попробуй.
— Ладно, — Тупэ резко остановился и ткнул в Кая пальцем. — Но повторять дважды не буду. Вот, что, по-твоему, в пещерах самое страшное?
— Гомозуль! — без запинки выпалил Кай.
— Чушь! Самое страшное — это Хищида или по-другому самодел, который иногда в нижних забоях проступает. Тиль про него не говорит, чтобы лишний раз не поминать вслух. Все в шахтах Хищиду хоть раз да видят, а потом на всю жизнь запоминают. Вот встретишь ее, сразу Калюсту вспомнишь. Тогда только молитвы и помогут.
— Как можно быть страшнее гомозуля? — недоверчиво спросил Кай. — И причем здесь Калюста?
— Молчи лучше. Ты ведь ни первого, ни второго не видел, вот и радуйся. Хищида — это не зверь, а грибок. Заразный очень, может, и в пищу, и в воду проникнуть. Ты все это проглотишь, и еще лет пять счастливый ходить будешь. А потом притопаешь к разрыву — это области такие на Риппетре, где Хищида открыто плещется, — и утопишься. К счастью, сегодня разрывов почти не осталось, разве что у нас, в пещерах. Но и быть отравленным Хищидой — мало приятного. Если отравился, то лучше сразу в разлив с головой. Хуже только если тебя санитарный патруль Корпуса загребет. Их в Корсионе знаешь сколько? Каждый день челноки с отравленными на Псиланту улетают.
— Зачем?
— Как зачем? Опыты на таких ставят. Хищида — главная вражина Корпуса, вот они и пытаются понять, как с ней бороться. Дело-то благое, да только пока одни неприятности, что от нее, что от Корпуса.
— А на что она похожа, Хищида эта?
— На сопли цветные, ни с чем не перепутаешь. Говорят, в самодельских разрывах много утопленников. Их чантами называют. Дело в том, что человек, попавший в Хищиду, вроде как и не умирает, но уже и не живет. Веками в этой жиже существует, а грибок из него мысли вытягивает, и из них всякие форму и сущности строит. Поэтому его также называют самоделом. В том смысле, что грибок может увидеть сны чанта, восхититься ими и сотворить из себя любое нечто. Взять, например, нашего гомозуля. Ну, где в природе ты такое несуразное чудовище встретишь? Это точно не творение Калюсты, гомозуля сделал грибок, подсмотрев кошмар какого-нибудь чанта. И таких тварей там, на поверхности Риппетры, полно. А когда к нам прилетели Дети Неба, они грибок по-научному обозвали — Хищидой. Корпус его очень не любит. Ведь самоделу этому все равно, что повторять — мысли человеческих чантов, затопленные города или попавшие в грибок космические корабли с новейшим вооружением.
— А откуда он взялся, грибок этот?
— Ну, — гном замялся, — много чего болтают. Калюстианцы, церковники наши, говорят, что Хищида на этой планете всегда была. Можно сказать, вся Риппетра — и есть Хищида. Сверху грибок покрыт водой и сушей, где мы живем, но иногда случаются разрывы, и грибок выходит на поверхность. Чаще всего это именно в пещерах случается. Наша шахта глубоко сидит, Тиль очень рискует. Хищида периодически нижние забои затапливает, но тут жилы хорошие, пока держимся.
Тупэ помолчал, раздумывая над чем-то.
— Полгода назад, — снова начал он, — когда мы с Клевером в городе по делам были, моряки рассказывали, что близ Южного Полюса видели целый город из Хищиды. А другие болтали, что недавно Самодел слепил из себя боевой катер Детей Неба, который сам же волной и захлестнул, когда машина слишком низко над разрывом летела. Правда, такие конструкции долго не живут, но Старатели боятся, что Хищида может их технологии украсть и, например, собственную армию боевых роботов смастерить. Поэтому на Риппетре даже телевизоров нет, не то, что на Псиланте. Там и роботы, и порталы, и чудеса цивилизации. А у нас все это запрещено — чтобы Хищида ничего не украла. И за любые игрушки с Псиланты мы платим втридорога, а потом еще и налог на них пожизненный. По Корсиону постоянно санитарные патрули разъезжают, могут, кого угодно на заражение проверить. А если узнают, что ты, например, к разрыву на машине ездил — все, загребут. Вот, как ты думаешь, зачем Тиль так глубоко в пещеры залез, рискуя на Хищиду напороться? Все потому, что такие буровые установки, как наша, уже лет пять как запрещены. Оттого и запчасти на них трудно найти. Если Корпус узнает, что мы руду колупаем под носом у Хищиды — да нас всех, в лучшем случае, оштрафуют так, что до конца жизни будем горбатиться, чтобы долг выплатить. А в худшем — на Псиланту заберут в качестве подопытных. Им там всегда мясо для экспериментов требуется. Поэтому я верю в Калюсту! Он меня не только от Корпуса защитит, но и от Хищиды поганой.