— Места нет, зато мы есть, — ответила ему задумчиво Котена, проведя по животу, который скрывала просторная рубаха. — Скажи, а если у нас будут дети, какие они окажутся?
— Тоже оборотнями, как и я. Полукровки Хаоса, — задумался Вен Аур. — Смогут принимать любую форму, какую захотят. А что?
Котена замерла, глядя в потолок, на ее лице застыла неуверенная улыбка, и она спокойно проговорила, хотя в душе все смешалось от невероятного осознания:
— Н-ничего… Просто я ношу под сердцем наших детей.
Вен Аур онемел, лишь мягкая грива всколыхнулась. Вскоре он обратил вытянутую морду к жене и выдохнул:
— Котя! Котя! Правда?!
Он подскочил к ней, припал длинным ухом к ее животу, прикрыл глаза и замер. Теперь он тоже слышал две крошечные песни новой жизни. Две песни их великой любви, совершившей чудо. Котена положила руку на голову мужу, провела вдоль короны ветвей, ощущая покой и блаженство. Она слышала, как сливаются воедино четыре песни. Муж, жена и двое детей — четыре сердца, забившиеся в одном ритме.
Она уносилась вновь в неизвестную даль, перед ней пролетали миры. Но ныне она плыла не в темноте, не среди тишины. У нее оставалось имя, она слышала вокруг множество песен. Они наполняли пространство золотым сиянием. Глаза увлажнились от умиления, от радости, от переполнявшего ликования. Котена слышала сотни песен жизни, возможно, так звали еще не рожденные дети, так звало счастливое будущее. И среди этой сладкой, чистой в своей простоте мелодии Котена услышала один печальный зов.
Она уже знала, кто ждет ее, поэтому устремилась навстречу. Сквозь лес золотистых линий, сквозь сияние грядущего. Она потянулась к нему, к ее Вен Ауру. Его человеческому телу тоже предстояло вновь родиться, вновь явиться в мир людей. Котена потянула ладонь и уже в реальности крепко сжала мозолистую ладонь мужа. Оба пробудились от волшебного сна. Вен Аур потянулся и уставился на свои руки.
— Котя! Ты снова вернула мне человеческий облик, — воскликнул он.
— Нет, это сделала не я. Это наши дети, — улыбнулась она, уже даже не удивляясь. — Они вернули тебе возможность слышать песню мира. И от песни ты смог возвратиться в другой облик.
— Как странно, я теперь могу в любой превращаться, — заметил Вен Аур, на мгновение вновь перекидываясь в волка. На груди его в обеих формах неизменно алела борозда шрама. Он и правда потратил очень много сил на исцеление, но не в них заключался путь к спасению. Не в силе, а в великой любви, которая преодолевала запреты двух миров.
— Видишь, мы и здесь иные, нарушаем даже правила Хаоса, — улыбнулась Котена.
Впервые за долгое время их уста вновь слились в долгом сладостном поцелуе. Рядом с ней оказался ее муж, ее Вен Аур в том обличии, в котором их представили перед десятью духами. В тот миг чудесного превращения, наверное, все десять явили свою милость и заступничество, простили им обман перед людьми. Впервые Котена ощущала себя настолько свободной. В этой тесной каюте и в этом бескрайнем море она услышала зов сотен миров, множество жизней пронеслось перед ней, множество песен. Но все полнились радостью, вторя ей и Вен Ауру.
Наутро, когда свет Барьера раскрашивал пенные гребешки непокорных волн, Котена вышла к людям вместе с мужем. Она попросила всех собраться на палубе.
— Познакомьтесь с ним еще раз, — громко провозгласила она. — Это мой муж, Вен Аур.
— Но он был волком, — дивился народ, рассыпавшись по палубе. По случаю важного события корабль бросил якорь у маленького островка-скалы, поэтому собрались все без исключения.
Котена чувствовала, что обязана рассказать о превращении. Она впервые осознанно погрузилась в мир песен и зова. Вен Аур потерял способность превращаться, соприкоснувшись с самой тишиной, со смертью. Теперь же слух души вернулся к нему.
Он предстал перед их новым племенем переселенцев в темно-синем кафтане, посвежевший и прекрасный. Котена тоже надела насыщенно-лазоревый сарафан. Он струился складками по ее телу и все еще скрывал уже немного выдающийся вперед живот. Пожалуй, эта весть подождала бы, не для множества ушей она предназначалась. Зато чудесное возвращение в другой облик после двадцатой весны и ранения оказалось чем-то новым даже для созданий Хаоса. Генерал Моль придирчиво рассматривал Вен Аура, но одобрительно улыбался.
— Жаль, что ты не умеешь воскрешать мертвых, — с тайной скорбью тихо сказал он Котене, когда умолкло первое изумление толпы.
Люди обступили со всех сторон, весла замерли, гребцы встали со скамей, приближаясь к Вен Ауру, дотрагиваясь до него. Они словно боялись, что эта новая форма растворится туманом, оттого очень удивлялись, когда ничего подобного не случалось.
— Научи нас! Научи! — обращались люди к Котене. Женщины и мужчины благодарно тянули к ней руки, а она не ощущала ни величия, ни страха. Множество искрящихся золотом песен окружали ее. Она внимала им, делилась теплотой. И, кажется, люди вокруг тоже учились слышать и понимать мелодию мира, эти безмолвные слова всеединства.
Море, Хаос и множество далеких и близких миров сделались прозрачными и понятными, поражая своей красотой. Но где-то вдалеке маячила сгустком тьмы зловещая тишина. Котена вслушивалась в нее, находясь одновременно на корабле и в сотне мест. Она больше не боялась Змея, ведь ее окружала целая армия громких прекрасных песен. Вместе они бы победили тишину.
Котена улыбалась им, приникала к груди любимого мужа, спокойная и окрыленная. Казалось, закончились все испытания, схлынули мутной волной, рассеялись предрассветным мороком. Остались лишь песни, колышущиеся, как поля спелой пленницы. И каждый — колос, хранящий зерно души.
Но в каждом поле попадаются гнилые колосья. Котена считала, что на корабле таких нет до тех пор, пока что-то темное и мерзкое не вклинилось в общий гул. Тут же в сердце взметнулась тревога. Котена сморгнула, выныривая в реальность: перед ней стояло множество людей, они заходились от восторга, они наслаждались празднеством без угощений и пышных речей. Но меж ними стелился змеем в траве неприятный отзвук самой тишины. Котена прижалась к Вен Ауру, пугливо отступая поближе к правилу. Там стояли Генерал Моль и несколько его янычар. Но тишина настигла быстрее.
К горлу со спины придвинулось что-то холодное и острое, царапающее кожу.
— Попалась!
Этот голос, этот проклятый скрипучий голос, ставший еще более охрипшим и злобным… Пусть «Ворон» сгорел в порту, но его капитан оставался на плаву, как всегда, как назло. Котена ахнула и вздрогнула всем телом. И больше всего она испугалась не за себя, а за те две новые песни, которые недавно зародились в ней, маленькие и беззащитные. Ей угрожали ножом, а она инстинктивно заслоняла руками живот, но лезвие впилось в кожу на шее. Сальные лапищи вывернули за спину тонкие запястья заложницы.
— Вхаро! — прорычал Вен Аур, хватаясь за меч. Муж не расставался с оружием, но оно не спасло в тот миг, когда среди общей песни прокралась тишина смерти. Прокрался он, главарь разбойников, работорговец Вхаро.
— Отпусти ее! — громовым раскатом ухнул Генерал Моль.
— А то что? — рассмеялся прямо над ухом враг. В лицо ударило его смрадное дыхание, насыщенное запахом тухловатой рыбы и тины. Вероятнее всего, он отсиживался долгое время в трюме, спрятавшись там еще перед отбытием корабля.
Вхаро умел выжидать и высчитал самый подходящий момент для нападения — всеобщее ликование и единство. Корабль на короткое время позабыл о печалях и преследованиях, все слились в общей песне, отвлекся даже непобедимый Генерал Моль. Теперь он застыл в нерешительности. Вместе с Вен Ауром они окружали и оттеснили врага к правому борту, но Вхаро лишь плотнее придвинул нож к горлу Котены.
Она почувствовала, как вдоль жилы до ключиц сочится кровь. И в этот раз у нее не оказалось ни ножа, ни иного острого предмета. Она отпустила сомнения и недоверие к людям, здесь, на корабле по имени «Надежда», где царствовала братская любовь. Но в миг предельного счастья всегда приходит смерть и тишина, и радость оседает пеплом на ресницах. Вхаро словно восстал из темноты морской пучины, чтобы разрушить ее жизнь.