Ноги проваливались в сугробы, слишком длинный праздничный сарафан мешал. Котя размахивала руками и, выбиваясь из сил, неслась прочь. Ей казалось, что она быстрее оленя, но постылые разоренные сани почему-то все не отдалялись.
— Куда побежала? — донеслись из-за спины голоса.
Слишком близко! Она поняла, что засаду подготовили в таком месте, где чаща смыкалась непролазной стеной. Через нее бы проскользнул разве только мелкий зверек, но не человек. В тот миг Котя пожалела, что не умеет обращаться в разных созданий по своей воле, как чудовища из Хаоса. Уж лучше быть чудовищем, чем беспомощной загнанной девчонкой. И не спасли ее даже два кривых ножа. Очень скоро ее обступили кругом оставшиеся разбойники.
— Далеко ли собралась, девка? Вхаро проводит тебя, Вхаро лучше знает, где тебе будут рады, — ухмыльнулся их главарь.
Ровные желтоватые зубы напоминали оскал, клыки выступали, точно у дикого зверя. На худом заросшем черной щетиной лице выделялись безобразные длинные шрамы. Главарь был одет в шкуры, точно дикарь, не знающий огня. Говоря каждое слово, он будто глухо утробно рычал.
«А не он ли тот монстр Хаоса?» — перепугалась Котя, но совсем не узнавала в главаре черты странного зверя. Она не могла объяснить, но почему-то связывала далекий призрачный зов с появлениями двух оранжевых глаз.
Только теперь она поняла, что эта неуловимая песня без музыки и слов не пугала ее, а успокаивала. Но в присутствии некого Вхаро ее окутывал только страх, подгибающий колени. Жадно блестели ярко-желтые глаза разбойника, в руке он держал добытый после ожесточенной стычки меч. А откуда он пришел — из мира людей или из-за Барьера — не столь и важно.
— Вхаро, да что ты с ней церемонишься? Нам ее не велели никуда доставлять, — загоготали его ватажники, оттесняя к стволу дерева. Они сжимали плотным кольцом.
— Сказали: делайте, что хотите. А известно ведь, что мы хотим! — присоединились к возразившему несколько голосов.
— Назад! — срывающимся голосом, воскликнула Котена. — Я зарежу вас! Всех вас!
Она вскинула ножи, держа их обратным хватом, хотя обе руки дрожали. Любой бы понял бесполезность сопротивления, но сдаваться на жестокое поругание не хотелось. Может, взыграла южная кровь далеких стран, может, накопленная за все годы унижения ярость. Но Котя замахнулась ножом, гневно закричав, хотя вышел жалкий девчачий визг.
— О, какая страшная, — рассмеялся Вхаро, жадно принюхиваясь длинным горбатым носом, будто к добыче.
Но ее намеревались не съесть. Котя предпочла бы стать добычей медведя или стаи волков в те страшные мгновения.
— Давай еще, девка, дюже ты забавная, — давился бешеным хохотом главарь.
Котя вжалась спиной в ствол дерева, посмотрела украдкой за него — лес, непроходимый лес. Ее бессмысленное сопротивление сломило не нападение, а этот глухой издевательский смех. Она вдруг поняла, что совершенно беспомощна перед страшными людьми. Руки неверно задрожали, когда она замахнулась для удара. Вхаро поймал за запястья, сдавил их, заставляя выронить ножи, а потом придвинул к себе, рассматривая.
— Забавная, но что с того? И ради нее-то Вен Аур прогневал самого Моля? — вдруг пробормотал нечто неразборчивое главарь и крикнул своим разбойникам: — Вяжите ее.
Через мгновение руки Коти выкрутили и стянули грубой веревкой за спиной; запястья горели, на пальцах все еще скользила и застывала кровь. Котю повели к тем же постылым несчастливым саням. На облучке уже устроился возница в рваном кафтане. Поваленное дерево общими усилиями убрали с дороги.
— Что, девка, не нравятся мои люди? Не нравится эта встреча в лесу? Но это было предрешено. Судьба и все такое! Не веришь в судьбу? А я когда-то верил, — ухмыляясь, прошептал Вхаро, закидывая несчастную Котю в сани.
Теперь ее сторожили не двое крупных мужчин, а по трое с каждой стороны. Все вместе они едва не выпадали из саней, ужасно сдавливая бока на поворотах. Временами казалось, что лесная братия ее совсем сплющит, а когда Котя жалобно стонала, ей скабрезно отвечали:
— Привыкай к нам, сестрица, мы парни горячие!
Котя только глядела прямо перед собой, она не замечала в кромешном мраке, куда ее везут. А Вхаро, сидящий рядом с возницей, как будто видел сквозь темноту.
«К кому я попала? За что? За что? За что?!» — только тихо всхлипывала Котя. И красивые картины листопадной осени с образами смерти отступали куда-то далеко, она ощущала себя не сакральной жертвой, а чем-то более неприглядным — разорванной мертвой тушей, истерзанной, никому не нужной. Постепенно к ней возвращался образ первого убийства, и от того мутило. Но она бы без колебаний нанесла разящий удар каждому налетчику, если бы у нее хватило сил.