* * *
Продолжение тоже вышло на загляденье — как в старые добрые времена. Друзья как раз приканчивали вторую бутылку "Бордо", когда вечер воспоминаний перешел в новую фазу — в зал ресторана вошел наряд французской полиции. Вновь прибывшие направились к той самой шумной компании, которой побрезговал, чтящий старые боевые традиции, Телкамп и потребовали покинуть заведение. Реакция была предсказуемой:
— Was ist das fuer die Scheisse?[5]
Эсэсовская молодежь хоть и не участвовала в разгроме Франции три года назад, но уважения к бывшим противникам и нынешним союзникам всё равно не испытывала ни малейшего. В результате, коллективными усилиями был разработан подробный ответ, который, с помощью извлеченного из под стола шарфюрера-эльзасца, кое-как перевели на французский язык и довели до сведения доблестных стражей порядка. Успешно исполнивший свою миссию, шарфюрер с чувством выполненного долга опять сполз под стол, а лица представителей местных властей тем временем приняли насыщенный багровый оттенок. Конфликт стал неминуем.
Ганс, краешком глаза следивший за развитием событий, тронул Телкампа за плечо и кивнул себе за спину:
— Кажется, у наших посиделок будет веселое продолжение.
Предположение упало на благодатную почву. Фриц находился как раз в том состоянии, когда стоять на ногах без посторонней помощи уже не мог, но зато вполне мог набить кому-то морду. Сообщение Нойнера отвлекло его от идеи приземлиться лицом в миску со свежим салатом, которую он очень старательно обдумывал. Повернув голову в указанном направлении, Телкамп некоторое время глядел затуманенными ностальгическими воспоминаниями и приличной дозой алкоголя глазами на развернувшуюся потасовку. Затем до него начал постепенно доходить смысл происходящего: жандармы, к которым как раз подошло подкрепление, вытаскивают из-за стола слабо брыкающихся сопляков из ЕГО дивизии. Ганс буквально видел как ярость, шипя и булькая, подымается в душе "бешенного Фрица".
— Ну что, камрад, напомним лягушатников, как это было три года назад?
Вместо ответа Телкамп отбросил согнутую между делом вилку, вскочил, опрокинув стул и едва не завалившись навзничь сам, и заревел как бизон на случке:
— Французские шавки, с чего вы взяли, что можете тявкать на солдат фюрера?!!!
Вряд ли французы поняли адресованные им слова, но тон, которым их произнесли и весь вид, опирающегося на стол оратора, не оставляли никаких сомнений в смысле происходящего. Пара жандармов, нахмурившись, двинулась к очередному перепившему гуляке… Постигшее их затем разочарование невозможно описать словами. Фриц, не вдаваясь более в разговоры, с ходу врезал ближайшему ажану в рыло, отправив его в неконтролируемый полет до ближайшей стены, по которой тот тихо сполз на пол, обильно орошая хорошо выглаженную форму кровью из сломанного носа. Второго он, не долго думая, просто приложил мордой об стол (стол всё-таки не выдержал и медленно завалился набок, подогнув сломанную ножку и рассыпая с мелодичным звоном остатки неубранной посуды). Ганс же, с помощью метко брошенного стула, заставил рассыпаться тесную группу жандармов, паковавших вдрызг пьяный молодняк и, издав воинственный клич, ринулся в атаку на растерявшихся от такого поворота событий полицаев. На помощь ему, перевернув стол, двинулись четверо хмурых унтеров-артиллеристов, до сих пор, сосредоточенно нагружавшихся коньяком в дальнем конце зала. Сами "зеленоклювые", послужившие детонатором возникшего конфликта, также проявили повышенную активность. Особенно отличился эльзасец, который, активно пинаясь, начисто сорвал попытку сразу трех жандармов извлечь его с крепко занятой позиции под столом.
Дальнейшее действо проходило в лучших традициях кабацкой драки с мордобоем, битьем посуды, крушением мебели, визгом разбегающихся посетителей и посетительниц, и выбрасыванием полицейских из окон. В последнем особенно преуспели артиллеристы, которые, разбившись на пары, споро таскали бренные останки жандармов, словно ящики со снарядами, и, раскачав, вышвыривали их на мостовую. Вся операция заняла не более пяти минут, после чего побоище плавно перетекло в триумф победителей. Сдвинув несколько уцелевших столов, эсэсовцы устроили "пир на костях", отмечая свою очередную победу над французами. Однако, в разгар празднования, когда Нойнер под крики "зиг хайль!" провозглашал очередной тост во славу германского оружия, полиция возжелала взять реванш.