— Ты теперь Никто и звать тебя Никак. Или как прикажут. Я — не баба, которая тобой командует, а товарищ старший лейтенант Ингебора. Отсюда и до приказа я тебе отец, мать и воинский начальник. Для тебя, сынок, мое слово является первым и последним. Пять секунд, чтобы раздеться. Время пошло. Снять трусы, салага! Руки по швам! Ноги на ширину плеч. На перекладину, подтянуться двенадцать раз. Пошел!
Десятый раз голый Васька, красный как рак от стыда и от натуги, не дотянул и бессильно повис колбасой. Инга не спеша приблизилась к снаряду, одной рукой хватанула новобранца за горло, другой — за съежившуюся мошонку.
— Сынок, ты не выполнил мой материнский наказ. Это плохо. Могу раздавить кадык или шарики расплющить. Решай, что тебе больше нравиться. Молчишь? Хорошо, сынок. А теперь упал-отжался. Пятьдесят раз. Пошел!
— Леон, она там не слишком?
— Нет, Кирилл, он на нее не сердится, а злиться на себя самого и свою слабосильность. Напротив, телу Василия очень нравится тело Инги. Между ними уставные отношения иного рода, но их тела им неподвластны.
— Оно и видно.
* * *
В первой половине дня Кирилл позвонил в редакцию и сообщил пренеприятное известие. По крайней слабости здоровья он никак не может приступить к своим завтрашним обязанностям дежурного по выпуску. Первый зам ему искренне посочувствовал и пожелал скорейшего выздоровления, поскольку здоровье следует беречь с молоду и оно, здоровье Кирилла Валериевича Дербанова, еще очень пригодится газете. Здесь первый зам Зембин неожиданно известил многоуважаемого Кирилла Валериевича, что Леонид Ефимович Колядкин собирается уходить на пенсию. Пенсионер намерен перебраться на дачу и там заняться пейзажной живописью. Что поделать, увы, возраст. Нагрузки в газете велики, художественный редактор чувствует себя не лучшим образом и просит подыскать ему замену. В связи с этим редколлегия, возможно, предложит дорогому Кириллу Валериевичу заменить Леонида Ефимовича со следующей недели. Пока временно. Но все может быть. Кирилл поблагодарил за столь лестное предложение и обещал подумать и поразмыслить. Именно этим он и занялся сразу после телефонного разговора.
Ага. Спешу и падаю. Сдалась мне теперь ваша газета! Есть вещи и поважнее. Колядкина, шакалы, съели. Неужто за тот давешний разговор со мной на аторынке? Или у них там в редакции свои счеты? Меня вон на должность зовет, хрен ласковый. Будто для кого-то окучивает по команде. Вопрос для кого? Гебуха? Вряд ли. Менты и редколлегия — вещи вовсе несовместные. Если только где-то в засаде не сидит третья сила. И щемится, сволочь, во все дыры в подряд. Менты, так менты. Гебистов тоже под себя могла загрести. И газета туда же. А в редакции и в городе мне появляться все же не стоит — чревато всякими нехорошими чреватостями. Ефимыч, знал, о чем меня предупреждал, и всего, естественно, не сказал. Ништяк, на этой сдаче без одной я вас уже оставил, господа хорошие! Итого, действуем по плану в порядке очередности заявленных проблем: дикие менты, Евграф и наша мифическая третья сила.
* * *
Бедная баба из сил выбивается. Если круглые сутки таскает на себе этакий молочный комбинат. Черт побери, а ведь их же было в два раза больше! Правильно Вирта сказала, столько сисек ни в какие ворота не лезут. И насисьник с накладками, зараза, жмет и спину режет. Не помешало бы эти штуки еще сократить и урезать. Повернуться толком нельзя. Так точно, крути руль в сторону заноса. А бабы же ведь, бывает, на каблуках как на ходулях! Боже, упаси меня от такого. И не оставь, Господи, мя грешного. Однако есть таки во всех скорбящех радосте. В штанах только облако осталось, пах прикрывать не надо. Да и то, как сказать. Бабский пресс ни туда, ни сюда, ни в Красную Армию. Работаем.
— Вирта, давай легонько с правой в корпус по уязвимым женским точкам.
Уп-с! Ни фига себе! Нет, мужикам намного легче живется, по крайней мере в драке. Но если с оружием, то шансы равны. Точь в точь как нам завещал великий Кольт. Стреляет она будь здоров и не кашляй. Впрочем, это я сам, а не она.
— Спасибо, Вирта. Отличная работа. Эта штука будет таки посильнее первого образца.
— Отчасти это так, Кирилл. Она — это мы с тобой. А мы все те же, только умнее, опытнее и совершеннее. Сам говорил: лучшее — враг хорошего.
Попробовать опытным путем, каково это владеть и распоряжаться телом валькирии Инги, лучшей из лучших женщин-воительниц, Кирилла не нужно было уговаривать. Он сам предложил Вирте, чтобы та подключил его к новому периферийному устройству. Он даже немного опасался: а вдруг любимая женщина бросится ревновать, пустится в возражения или еще как-нибудь начнет проявлять капризную женскую сущность. Но Вирта радостно захлопала в ладоши и тут же начала деловито объяснять в чем сходство и различие двух образцов. Кирилл же внимательно слушал, вникая во все подробности и детали тактико-технических характеристик эффекторов противоположного пола. По его мнению, половой диморфизм и женская физиология — боевым действиям никак не мог стать помехой.
Месячные — на то они и месячные, что не каждый день случаются. Прокладку туда, тампон сюда, целься тогда спокойно врагу не в бровь, а в глаз. И со святыми упокой.
Кирилл свято верил, что в отличие от передышек между сражениями, в бою все равны, а прав тот, кто лучше подготовлен и вооружен. При этом не имеет значения мужчина или женщина нажимает на спусковой крючок во исполнение приказа командования.
Командует парадом тот, кому это положено по званию и должности. Прочим же: кругом, марш! И отставить разговорчики. Где тут наш салажонок? Никак ему служба уже медом показалась?
Ваську старший лейтенант Ингебора, ведомая Кириллом, застукала в комнате над гаражом, где в конец обнаглевший салага установил хитрым образом в коридоре веб-камеру, а сам по-разгильдяйски валялся в пыльных гадах на койке.
Ему, козлине, неимоверно повезло, что не курил в постели. Последствия были бы ужасны. Хотя ему и так достанется по рогам и промеж рог.
Инга еще в коридоре перешла в боевой режим, выйдя из поля зрения камеры слежения, и неотвратимо-внезапно материализовалась перед нарушителем армейской дисциплины и распорядка дня. Первым делом военный трибунал выяснил, насколько хорошо новобранец выучил устав караульной службы, поскольку самонадеянно предлагал свои услуги господину Кириллу Дербанову в качестве охранника. Два дисциплинарных проступка были налицо, и раздетый догола Васька бессчетно отжимался на кулаках от пола по разделениям и по команде старшего лейтенанта Ингеборы:
— И-раз! И-два! Айн! Цвай!
Когда новобранец упал, но отжаться больше не смог, ему было приказано одеться по форме и заправить койку. Это стало наказанием за второй проступок. Восемнадцать раз рядовой необученный учился раздеваться догола, складывать обмундирование, ложиться, вскакивать по тревоге, заправлять койку и все проделывать в обратном порядке, укладываясь в тридцатисекундный норматив. В заключение товарищ старший лейтенант невозмутимо объяснила нарушителю воинской дисциплины, что повторный аналогичный проступок ведет к ужесточению норматива.
Кирилл остался доволен исполнительностью молодого бойца и своим умением распорядиться эффектором. Но ехидная Вирта решила до конца искоренять Васькину строптивую стыдливость. Сначала она хотела устроить во дворе фонтан и воткнуть посреди него несчастного новобранца в качестве фигуры писающего мальчика, но Кирилл воспротивился, указав на тот факт, что по уставу военнослужащим следует отправлять естественные надобности только в специально отведенных для этого местах. Что ж это получится, если каждый боец будет в фонтан дудонить? Непорядок.
Тогда Вирта задумала иную каверзу. Через два часа после обеда по Васькиному учебному распорядку валькирия Инга, под управлением Вирты, устроила для Васьки новое испытание на мужество и выживание. Она его вывезла за двадцать километров в лес. Опять приказала раздеться догола, забрала обмундирование и приказала прибыть в расположение не позднее одиннадцати часов вечера. То есть после наступления темноты. Можно раньше. На все про все не больше семи часов.