— Это как же ты мыслишь? — удивился Коростылев.
— Да очень просто. Вот тебе барон Карл Ульрих фон Штраубе! — Никита указал на связанного злодея. — Берите его и тащите куда требуемо. Только, не дай Бог, не развязывайте – здоровущий больно, можете и не управиться втроем.
— А как он заговорит да скажет, что не фон Штраубе вовсе? — усомнился сержант.
— Ну уж это навряд ли, — расхохотался князь. — Чтоб сказать, язык надобен, а языка у него как раз и нет.
Все понявший Коростылев мигом снова превратился в служаку-сержанта.
— Насчет языка, господин прапорщик, ничего велено не было. Велели доставить барона; а уж с языком или без – о том никто не говорил. Велено было – живого или мертвого!
— Даже лучше, коли мертвого, — вставил комтур Литта.
— Лучше – стало быть, лучше, — с пониманием отозвался сержант.
В глазах у безъязыкого злодея наконец появился подлинный ужас. Он что-то отчаянно прохрипел, но Коростылев, не обращая внимания на этот хрип, уже кликнул солдат из прихожей:
— Эй, ребята, заходи! — И когда гвардейцы снова вошли в залу, указал им на связанного: – Вот он Карл Ульрих фон Штраубе. Берите его.
— Зело опасен, — подсказал князь. — Предполагаю, участник пугачевского бунта.
— Коли так, — приказал Коростылев, — зарядить ружья! — После того как солдаты выполнили приказ, добавил: – А ноги ему развяжите – не тащить же на себе эдакую колодину… — И добавил еще, когда ноги у того были освобождены: – А бежать, шельма, вздумает – вы, полагаю, знаете, что с ружьями со своими делать.
— Пускай попробует…
— Ужо от меня не убежит, — подтвердили те, вставляя в ружья сухие фитили.
— Честь имею! — отсалютовал Коростылев. — Ведите его, ребята.
Связанного по рукам негодяя поставили на ноги. Он упирался, что-то мычал и вращал глазами, но один из солдат хорошенько стукнул его прикладом промеж лопаток, тот замолк и покорно поплелся к дверям.
Когда они ушли, комтур Литта проговорил с некоторым сомнением:
— Как бы ему перо и бумагу не дали – он, злодей, эдакого про нас про всех понапишет…
— Еще надо, чтоб довели живого, — беззаботно отозвался князь, — в чем у меня изрядные сомнения. Я слыхал, у одного из этих двух измайловцев, у Феди Гринева, родной дед, капитан Миронов, и бабка от пугачевских приспешников мученическую смерть претерпели. Так что скорее может статься – не доведут…
— Ну, если так… — сказал комтур.
— Что до меня, — продолжал князь, — то я больше Карлушиной судьбой обеспокоен. Вон какая охота на него пошла со всех сторон! А посему…
— Что же? — спросил фон Штраубе.
— А то, друг мой дорогой Карлуша, что спрятать до времени тебя хорошенько надо, — заключил Бурмасов. — И я, кажись, даже знаю где… И для дела, о котором говорили с тобой давеча, места не сыскать лучше.
— Это где же?..
Бурмасов, однако, впрямую отвечать не стал – видимо, из-за присутствия комтура.
— Главное тут – посланьице одно передать, — сказал только он. — Задача нелегкая, но у гвардейского офицера везде найдутся друзья… Да ходить далеко не надо. Христофор, — обратился он к Двоехорову, — ты нынче проверяешь караулы во дворце?
— Ох-ох-ох! — подскочил тот. — Уже надобно поспешать!
— Вот и прекрасно! — заключил князь. — Только задержись еще на минутку-другую. Давай-ка, друг, пройдемся в мой кабинет…
Глава XVIII
En passant61
Из газет
…через день после потопа в зверинце скончался уже полюбившийся публике африканский единорог, за коего было уплачено хозяином 800 рублей. Во время наводнения южный зверь сильно продрог, и с целью лечения было ему дано ведро водки. Однако именно отравление ею, как утверждает лейб-ветеринар г-н Жан Ботье, и послужило окончательной причиной гибели животного.
…После потопа на мостовой было обнаружено бездыханное тело известного лекаря, домовладельца и участника франкмасонской ложи Франца Мюллера. Однако причиной смерти явилась не водная стихия, а вонзенный ему в сердце кинжал. По осмотре на сем кинжале оказался герб Мальтийского ордена и имя владельца: барон фон Штраубе.
Для выяснения предприняты оного барона поиски…
…Полицейской частью был захвачен Штраубе, подозреваемый в убиении лекаря Мюллера.
Тут явно вышла ошибка, ибо сей Штраубе, семидесяти лет, оказался вовсе не бароном, а известным уже давно купцом из Риги Иоганном Штраубе, часто наезжавшим в Санкт-Петербург по торговым делам.