За последние сутки Марта узнала много новых слов и теперь постоянно прокручивала их в голове, чтобы не забыть и суметь ввернуть в разговор при случае.
Нет, конечно, сейчас её обряжали не в парадное платье, тяжёлое и сковывающее движения. Широкие и длинные рукава, из-за которых приходилось постоянно держать руки согнутыми в локтях, чтобы ткань не волочилась по полу, дорогая парча, затканная золотым шитьём, пышные юбки, тугой корсет – это всё «на выход» в люди. Здесь, дома, в отсутствии гостей можно было позволить себе одеваться куда проще. Но тоже – «статусно». Впрочем, ко всему можно привыкнуть.
...Берта и Герда уложили её чудесные золотые волосы в большой свободный узел. Поцокав языком, словно неодобрительно Берта потянулась к шкатулке, которую, едва придя в хозяйскую спальню, поставила на туалетный столик. Открыла – и Марта ахнула, увидев нечто воздушное, переливающееся шёлковой гладью и перламутром.
– Сетка для волос, вот! – торжественно объявила Берта.
– Его светлость велели преподнести вам прямо нынче с утра. Необыкновенная новинка из Венеции, вот! Говорят, в Эстре ещё ни у кого такой нет! – добавила Герда с такой гордостью, будто лично носилась по лавкам иноземных купцов, выискивая, чем бы ошеломить юную герцогиню. – Ах, какой его светлость заботливый...
– Какой внимательный!
– Как он вас любит, госпожа!
– И ведь не надышится!
Они кружили вокруг Марты, пристраивая эту чудесную невесомую сетку, расправляя невидимые складки на юбках, оправляя кружева, ещё раз проверяя, насколько удачно сел пояс и в тон ли ему и туалету крошечная сумочка-кошелёк; словно маленькие феи-рисовальщицы, наносящие последние штрихи на полотно, но всё ещё не до конца уверовавшие в идеальности сотворённого. А Марта и улыбалась, и старательно смаргивала слёзы: так растрогал её этот подарок.
За завтраком, в окружении знакомых лиц, тоска чуточку отступила. По традиции, если в Гайярде были гости, то на утреннюю трапезу собирались в Малой Столовой. Обычно его светлость выпивал первую чашку кофе в собственных покоях, наслаждаясь видом на парк из окна, или, если случалось встать слишком рано, выезжал верхом либо разминался на тяжёлых рейтарских мечах с дюжими охранниками. Потом следовала ванна, обсуждение с секретарём предстоящих дел, после чего герцог выходил к основному завтраку. И сейчас, поднапрягшись, можно было представить, что Жильберт просто задержался, и вот-вот ворвётся к ним, и всё будет, как обычно. Ибо всё в столовой было, как при нём. Присутствовали погрустневшая Доротея с очаровательной подругой Изольдой Белорукой, суровый Максимилиан Фуке, сияющая предстоящим светом материнства османочка и её почтенный родитель, и не менее почтенный управляющий Гайярда... Два почтенных человека всегда поймут друг друга, и неудивительно, что оба, умудрённых жизнью мужа, прониклись взаимным уважением и нередко коротали время у камелька в рассказах каждый о чудесах своей родины. Посмеиваясь, слуги нашёптывали друг другу, что старик Гийом начал зачитываться весьма цветастыми и фривольными виршами восточного мудреца и звездочёта, а в покоях мудрейшего Суммира ибн Халлаха всё чаще появлялись книги об истории Франкии, сочинения античных и современных философов и описания путешествий знаменитых Да Гамы, Магеллануса и Поло.
И, конечно, здесь, в столовой, на одном из почётных мест, по правую руку от хозяйки, восседала сама Аглая Модильяни, грозная домоправительница, присутствие которой делало утреннюю трапезу, как ни странно, необыкновенно домашней.
А потому, душевного спокойствия ради, надо было всего-навсего представить, что Жиль и капитан Винсент просто опаздывают, и... жить, как раньше. Ну, почти как раньше. Хоть и очень трудно, когда столько глаз смотрят на тебя… Оценивающе? С сочувствием? С сопереживанием? Ободряюще?
Пожалуй, последнее. Улыбнувшись и пожелав всем доброго утра, Марта заняла своё место, со сдержанным вздохом кинув взгляд на пустующий в противоположном краю стола высокий стул Жильберта. И дрогнула в удивлении: тарелка для завтрака была на месте, мало того – поджидал кофейник с курящейся струйкой пара из носика, будто герцог и впрямь заявится с минуты на минуту. Очевидно, это была какая-то местная традиция – так вот напоминать о том, кто сейчас в пути, и ждать, что он скоро вернётся.