Марта широко открыла глаза.
— На лю… любовнице, да?
«Не обясссзательно. Любовница требует затрат, галантного и долгого ухаживания… Есть, конечно, охотники до подобных игрищ, но большинство предпочитает пойти более лёгким путём. Ты, должно быть, слыхала, что в каждом городе есть специальные дома с особыми женщинами, с которыми любой, имеющий несколько монет в кармане, может удовлетворить все свои запросссы. И докажет, что он настоящий самец».
— О-о… Но ведь это же… обман! За деньги-то… — Девушка насупилась. — Постойте. Погодите-ка… Нет, мой Жиль ни за что не пойдёт к блудницам! Он не такой!
Дракон снова подавился смехом.
«Он у тебя сссовершенно особенный, детка. Я уверен: он будет страдать молча, обвиняя во всём себя и щадя твою невинность. Посему — не пускай такое важное дело, как сссупружеское счастье, на самотёк. Прислушивайся, как я уже сссказал, и к сссвоим желаниям, и к его, не ссстесняйся с ним говорить о самом сокровенном, от том, что тебе нравится или не нравится, ссспроси, чего он сам хотел бы… Да-да, увидишь, он обрадуется, как мальчишка! Я уверен — у вас всё сложится как нельсссзя лучше. К тому же…» Он подмигнул. «Практика — это одно, но неплохо ещё вооружиться и теорией. Есть некоторые книжки…»
— Да вы что? Неужели об э т о м можно писать?
«И весьма искусссно, я бы сказал… Отыщи-ка ты в библиотеке сочинение некоего Бокаччивелли… Запомнила? Бокачивелли, а называется «Октамерон». Прелессстная, скажу тебе, книжечка, с исссториями занимательными, и пикантными, и печальными иногда, но она откроет тебе окно в новый, сссовершенно неизвестный ранее мир. И не ссстесняйся прятать её под подушкой. Идеально будет, есссли вы начнёте читать вмесссте».
Марта краснела, бледнела, смущалась, а иногда и откровенно хохотала, а старый дракон всё нашёптывал и нашёптывал ей новые имена и названия. Упоминались и сказки некоей мудрой султанши с далёкого Востока, и книга с картинками из ещё более далёкого Хиндустана, и изысканные гравюры мастеров из Страны Восходящего Солнца, и сборники чудесных виршей иранского мудреца и звездочёта…
Шелестели и пересмеивались кронами старые буки и вязы. И лиственные щеки их рдели в закатном солнце, словно от смущения и неловкости, за себя, за подслушиваемые нескромные разговоры, за весь род людской, который живёт себе — и никак не разберётся, что тут греховно, а что — просто и естественно, как сама жизнь.
Иногда герцог д’Эстре напоминал Доротее громадного кота — этакого черногривого льва, грозно рычащего и гневно фыркающего. Его секретарь, Максимилиан Фуке, отчего-то сразу увиделся ей ястребом. Хищной опасной птицей, только волею обстоятельств смирившейся с колпачком, полагающимся воспитанным с молодых перьев ручным соколам, но никак не вольным охотникам. Возможно, тех, кто давно общался с господином секретарём, вводили в заблуждение его привычные педантизм, сухость и бесстрастие. Всякий раз, стоило Доре заговорить об этом человеке с окружающими, попытаться навести справки, как ей немедленно слово в слово повторяли: Сухарь. Дотошен до фанатизма. Книжник. Предан герцогу как пёс. Всё знает. Знает всех.
Не более.
Спросить ли его о судьбе сэра Артура? Вот и капитан Винсент упоминал, что господин Фуке — кладезь знаний, и советовался обращаться к нему, как к неиссякаемому источнику сведений…
В полном соответствии с мысленным настроем ноги сами принесли Доротею в библиотеку, где по случаю сгущающихся сумерек уже зажглась люстра. Секретарь был здесь, за своим любимым рабочим пюпитром, с благоговением изучая какую-то инкунабулу. «Помяни чёрта к ночи — а он тут…» — невольно вспомнила Дора поговорку какого-то далёкого народа, которую любил цедить сквозь зубы её братец при очередных визитах посыльного от барона. И вроде бы обходителен был секретарь, и галантен, но любил — или подражал — своему хозяину чересчур рьяно. Герцог предпочитал одежду чёрных тонов постольку, поскольку, пребывая в мрачном настроении, пестроты и ярких расцветок не переносил, однако в последнее время камзолы его начали заметно оживляться. Мэтр же, подобно ворону, был наглухо упакован в чёрное, и даже манжеты на рукавах его одеяния и изысканно-скромное жабо отливали жгуче-угольным, словно носил секретарь неснимаемый пожизненный траур.
— Его светлость, к сожалению, отсутствует. — Фуке, узнав о цели посещения благородной дамы, склонил голову с безупречным пробором, обозначая глубочайшее почтение. Иссиня-чёрные пряди упали на лицо, оттенив белизну кожи, воистину аристократическую. — Я могу его заменить? Всецело к вашим услугам, госпожа Смоллет.