В полной тишине откуда-то сверху раздался хлопок, как будто кто-то, не удержавшись, невольно зааплодировал. Герцог недовольно вскинул глаза…
… и улыбнулся, на миг позабыв, где находится. Увидел-то он немного: как в глубине хоров почти под потолком судейского зала поспешно прикрылась дверь. Но мелькнувшее нежно-лазоревое платье успел узнать. Он сам, собственными руками, расправлял нынче утром каждую дивную оборку на этом платье, а до этого — помогал надеть чулочки на стройные ножки, спрятавшиеся затем под небесно-голубым атласом…
Герцог опустил взгляд — и с досадой увидел, что османец, а за ним и все, кто находился в зале суда, склонились в поклоне вослед голубому платью.
Чистота победы была смазана.
Демоны…
Теперь все подумают, что он вынес приговор не совсем беспристрастно, а рисуясь перед своей герцогиней. И не докажешь, что он только что узнал о её присутствии… Кстати, а что она здесь делает? И как вообще здесь очутилась?
— Винс… — окликнул сердитым шёпотом.
— Прибыла в малой карете, — тотчас отозвался капитан. — С охраной, не волнуйся.
— Почему сразу не сказал?
— Чтобы не мешать.
Что ж. Победа, что ни говори, была чистой. Останется только кое-что уточнить…
— Проверь-ка ты на досуге этого чудо-эскулапа, который там затесался. Не был ли он подослан как-нибудь подстраховать младшего брата. Да заодно узнай, сам ли младший всё продумал, не торчат ли уши…
— Бриттского посла. Понял. Казни ты её — и мы бы ввязались в такую баню…
— Кровавую. Им только дай повод. Ладно, Винс, на сегодня хватит. На сегодня довольно, господа судьи! — повторил он громко и властно. — Благодарю за верную службу.
«А с Мартой…»
Проходя мимо склонившейся в низком поклоне вдовы, снял с руки именной перстень и протянул женщине. Отныне род Россильоне находился под покровительством рода д’Эстре. Ответил на поклон седобородого отца с прояснившимся ликом, и понял: кровавой бани не будет. Вот и славно. И неважно, что там судачат люди…
«А с Мартой придётся поговорить». Герцог шёл к выходу из ратуши, не замечая, как вновь на лице у него расцветает улыбка. «Непременно».
После духоты судейского зала свежий ночной воздух показался ему нектаром.
На козырьках над местами кучеров рассыпали и плавили искры фонари в хрустальных цилиндрах. Нетерпеливо перебирали тонкими изящными ногами лошади, запряжённые цугом. Перекидывалась взглядами, словно мячиками, охрана. Запрыгивали на запятки лакеи. Им всем хотелось домой. Домой! Всех ждал горячий сытный ужин, ласковое слово, любящий взгляд… Но это — дома. А его, Жильберта, милый нежный взгляд поджидал прямо здесь, и не надо было ехать, чтобы…
— Я с герцогиней, — сообщил он Винсенту. — Можешь воспользоваться моей каретой.
Тот усмехнулся.
— С твоего позволения — доставлю до места любящих дочь с отцом. Закрепим твоё обожествление.
Рывком распахнув дверцу с малым гербом д’Эстре, герцог запрыгнул в полумрак экипажа, минуя подножку, и ещё раньше, чем захлопнулась дверца, сжал в объятьях свою самую главную драгоценность. Где он? Где твой взор, любимая? Дай утонуть в нём навечно.
— Ты самый лучший, — задыхаясь, прошептала Марта. — Ох, Жи-иль… как я волновалась…
Да за такие слова…
Он замедленно, словно во сне, положил голову ей на колени, ощутив щекой прохладу атласной юбки, вдыхая тонкий аромат духов и юности. Словно не было тяжелейшего дня, грязи, гнусностей, лжи и пороков, приговоров и злобных воплей… Ласково гладя по голове, как маленького, с в о е г о Жиля, крепкой крестьянской мозолистой ладошкой она смахнула с него всё пережитое. И не было в тот момент счастливее мужчины на свете. Завидуйте, все, у кого нет такой женщины.