Движением подозрительно привычным тот, кто называл себя Полем Вайсманом, извлёк из-за пазухи небольшой футлярчик скругленной формы, вроде тех, в которых зодчие прячут свёрнутые в рулон рисунки, только гораздо меньше. Ловко вытряхнул свёрнутый пергамент, и жест этот также было заученным, отработанным, словно не в первый раз владельцу документа приходилось его демонстрировать.
Свидетельство о присвоении звания доктора медицинских наук выпускнику Сорбоннского университета…
Однако, только и сказал мысленно капитан…
… а до этого — Салернской медицинской школы…
Однако…
Что-то не сходится.
— Сколько вам лет? — спросил сурово. Или перед ним ловкий обманщик, выкравший чужое свидетельство, или… гений?
— Двадцать три года, — ответил молодой человек как-то обречённо. — Я… просто я всегда так выгляжу… молодо.
— Допустим. Но университетское образование — это восемь-десять лет обучения!
— Я закончил школу в Салерно, когда мне было пятнадцать. Сорбонну — в девятнадцать. И тогда же получил степень. У меня к тому времени была хорошая практика. У нас семья потомственных лекарей, было у кого учиться.
Винсент Модильяни ещё раз пересмотрел документ, особенно подпись, стоявшую во главе Учёного Совета, принявшего решение о присвоении степени юному дарованию.
Очень знакомую подпись.
Трактат «О методах лечения ран, причиняемых мушкетными пулями и о вреде прижигания при лечении оных» с дарственной надписью автора занимал почётное место среди раритетов, творцы которых жили и здравствовали, но уже сейчас можно было сказать, что имя своё они обессмертили.
— Кем вам приходится мэтр Амбруаз Парре?
— Дядей, — сквозь зубы и неохотно процедил юноша. Впрочем — двадцать три года — далеко не юношеский возраст, но на вид носителю докторской мантии можно было с большой натяжкой дать семнадцать-восемнадцать. — Брат моей матери.
Это меняло дело. Очень даже меняло. Конечно, отчасти допрос был устроен капитаном больше для порядка, чтобы и в самом деле удостовериться, что перед ним тот, о ком он подумал. Гильдии не разбрасываются эмблемами направо и налево, к тому же — и об этой детали мало кто знал — на именные жетоны с изображением чаши и змеи накрадывалось особое заклятье, не позволяющее серебряной пластине сменить владельца. Её нельзя было ни украсть, ни отобрать. А уж вручалась она только после тщательного изучения соответствия кандидата его профессиональным навыкам и мастерству. Каков бы ни был возраст носителя оного значка — по недоразумению или злому умыслу нацепить его он не мог. Только заслуженно. Родство же со знаменитым Парре, живой легендой современной хирургии, объясняло многое. Амбруаз был не первой звездой на небосклоне прогрессивной медицины, а просто ярчайшей в целой россыпи родственных ему светил. Что ж, познакомиться ещё с одним представителем этого семейства будет интересно.
— Жюстен, — не поворачивая головы, окликнул капитан одного из лакеев. Поль Вайсман заметно напрягся, но Модильяни уже протягивал ему свиток, и молодой человек с облегчением выхватил у него из руки драгоценный документ. — Жюстен, мэтр Вайсман едет с нами. Устрой его в карете, пусть подождёт и отдохнёт. Запаситесь терпением, господин доктор. Его светлость герцог изволил пригласить господина Суммира с дочерью погостить в Гайярде, а от подобных приглашений не отказываются, так что в скором времени вы получите возможность увидеться с вашей подопечной, — с разрешения её почтенного родителя, предупреждаю! Ждите меня здесь.
Блаженная улыбка докторуса привела капитана в лёгкое замешательство. Полно, неужели можно так радоваться возможности исполнения врачебного долга? Скорее всего, перед ним и впрямь — влюблённый…
Или всё-таки фанатик своего дела. Таковые встречаются, хоть и редко.
— Не спешите радоваться, сударь, — осадил с напускной суровостью в голосе. — В конце концов, один человек, несомненно могущий засвидетельствовать здесь вашу личность, есть. Если госпожа Россильоне подтвердит, что вы это вы — ваше счастье, а нет — придётся мне принять соответствующие меры.
Поль Вайсман обрадованно закивал. Он был согласен на всё. Взглядом, полным обожания, проводил статную фигуру своего невольного благодетеля и вздрогнул, заметив только сейчас бесшумно подошедшего лакея.