И многое чего пора. Герцогиня оно или нет?
Глава 2
Марте очень хотелось, чтобы буковки выходили ровненькие и округлые, кал-ли-гра-фи-чес-кие, хоть вполовину похожие на заметки в изучаемых ею справочниках и словарях, сделанные рукою мэтра Фуке. У того даже мелкая скоропись выглядела, будто её тоже набрали типографским шриф-том, только помельче основного текста. Ну просто чудо-буквы, сиди и любуйся. Вот бы дорасти до такого уровня… А уж до мастерства тётушки Доротеи ей трудиться и трудиться. И то сказать: выучку бывшей Итонской пансионерки не переплюнешь. Науку письма в девиц там вбивали жёстко: за кляксы и помарки лупили розгой по пальцам, за неровности в буквицах сажали в тёмный чулан, сами по себе ошибки и описки тоже карались. Конечно, девиц благородного и священнослужительского сословия не пороли, дабы не низводить на одну доску с чернью, но вот без обеда и без ужина оставляли часто. Оттого-то, должно быть, почерк у госпожи Смоллет был на редкость красив, об этом даже её подруга, графинюшка, упоминала.
Где уж Марте до такого мастерства.
Впрочем… Она заулыбалась, кинув взгляд на лежащий неподалёку на полированной столешнице лист бумаги с поручениями супруга Жильберта д’Эстре ей лично на время его отсутствия. «Домашним заданием», как он сам выразился. Буквы Жиля чрезвычайно были похожи на него самого: ни одна не стояла в строю ровно, как солдат, все они словно напряглись в ожидании момента, когда можно, наконец, сорваться и полететь прочь, по делам. Мол, зачитала нас, и хватит с тебя, мы тебе больше не нужны, чего выстаивать-то зазря? В отличие от прекраснейших творений Доротеи, они были напрочь лишены всяких украшательских завитушек и загогулин — равно как и туалеты того, чья рука их торопливо выводила. И в то же время писаны были десницей твёрдой, едва не процарапывающей бумагу пером. Видно было, что кал-ли-гра-фия как таковая герцога не заботила. Однако и у него, как и у Фуке, и у графини, не проскакивало в письме ни помарки, ни кляксы, вот что главное. А у неё…
Юная герцогиня опустила глаза — и, с огорчением послюнявив очередное пятно на пальце, попыталась оттереть засохшие чернила тряпицей, специально для сего дела припасённой. (После ужасной, как ей казалось, порчи носовых платков она упросила Берту раздобыть несколько клочков ветоши, которую не жалко сразу выбросить.) Да, с письменными принадлежностями ей всё ещё не удавалось подружиться.
Начать с того, что она не привыкла к перьям вообще. Дома у дяди Жана ей. Если и случалось писать, то мелком на дощечке, или огрызком карандаша на грубой бумаге, оказавшейся в доме случайно. Нынешнее перо было тоньше карандаша, потому-то Марта никак не могла приспособиться, пока вместо гусиного тётушка Дора не предложила ей лебяжье. Оно легло в щепоть гораздо удобнее, и по бумаге скользило лучше, не так стопорясь на округлостях; что, впрочем, не спасло сустав Мартиного среднего пальца от твёрдой мозольки. И как это учёные люди целые книги такими перьями строчат?
Трудно было привыкнуть и к долго сохнущим чернилам. На раз и не два Марта краснела, случайно смазав манжетой свеженаписанные строчки, не присыпанные песком. А ведь смешная песочница, так похожая на перечницу, стояла тут же, рядом, в ложе серебряного чернильного прибора, и фигуристая лодочка с бортами, отделанными чернью, так и поджидала, когда в неё ссыплют мельчайший песок, впитавший с бумаги излишки влаги. Испорченный дорогущий бумажный лист приходилось менять, манжеты отстёгивать и отправлять в стирку. Ох, одни убытки… Не говоря уж о расходах на перья и чернила. Мэтр Бомарше как-то проговорился, что с одного гуся, бывают годными для письма два-три маховых пера с каждого крыла, остальные не подходят, вот как. И он же, Огюст Бомарше, бывший писарь, честь ему и хвала, в совершенстве знающий науку затачивания пёрышек, поделился сей тайной наукой, вплоть до того, как правильно обжигать и закаливать кончик после заточки, и как, при необходимости экономить, разделять одно пёрышко на несколько таких же заточенных и годных к писанию кусочков. Он даже подарил ей крохотный складной ножик, так и называемый «перочинным». Отчего-то после этого ножичка писаться стало гораздо легче. Должно быть, перья, пока их приуготовляли к работе, как-то приноравливались к хозяйке…