За последние сутки Марта узнала много новых слов и теперь постоянно прокручивала их в голове, чтобы не забыть и суметь ввернуть в разговор при случае.
Нет, конечно, сейчас её обряжали не в парадное платье, тяжёлое и сковывающее движения. Широкие и длинные рукава, из-за которых приходилось постоянно держать руки согнутыми в локтях, чтобы ткань не волочилась по полу, дорогая парча, затканная золотым шитьём, пышные юбки, тугой корсет — это всё «на выход» в люди. Здесь, дома, в отсутствии гостей можно было позволить себе одеваться куда проще. Но тоже — «статусно». Впрочем, ко всему можно привыкнуть.
…Берта и Герда уложили её чудесные золотые волосы в большой свободный узел. Поцокав языком, словно неодобрительно Берта потянулась к шкатулке, которую, едва придя в хозяйскую спальню, поставила на туалетный столик. Открыла — и Марта ахнула, увидев нечто воздушное, переливающееся шёлковой гладью и перламутром.
— Сетка для волос, вот! — торжественно объявила Берта.
— Его светлость велел преподнести вам прямо нынче с утра. Необыкновенная новинка из Венеции, вот! Говорят, в Эстре ещё ни у кого такой нет! — добавила Герда с такой гордостью, будто лично носилась по лавкам иноземных купцов, выискивая, чем бы ошеломить юную герцогиню. — Ах, какой его светлость заботливый…
— Какой внимательный!
— Как он вас любит, госпожа!
— И ведь не надышится!
Они кружили вокруг Марты, пристраивая эту чудесную невесомую сетку, расправляя невидимые складочки на юбках, оправляя кружева, ещё раз проверяя, насколько удачно сел пояс и в тон ли ему и туалету крошечная сумочка-кошелёк; словно маленькие феи-рисовальщицы, наносящие последние штрихи на полотно, но всё ещё не до конца уверовавшие в идеальности сотворённого. А Марта и улыбалась, и старательно смаргивала слёзы: так растрогал её этот подарок.
За завтраком, в окружении таких знакомых лиц, тоска чуточку отступила. По традиции, если в Гайярде были гости, то на утреннюю трапезу собирались в Малой Столовой. Обычно его светлость выпивал первую чашку кофе в собственных покоях, наслаждаясь видом на парк из окна, или, если случалось встать слишком рано, либо выезжал верхом, либо разминался до седьмого пота на мечах с дюжими охранниками. Потом следовала ванна, обсуждение с секретарём предстоящих дел, после чего герцог выходил к основному завтраку. И сейчас, поднапрягшись, можно было представить, что Жильберт просто задержался и вот-вот ворвётся к ним, как всегда, потому что всё в столовой было, как при нём. И все были здесь: и погрустневшая Доротея со своей очаровательной подругой Изольдой, и суровый Максимилиан Фуке, и сияющая предстоящим светом материнства османочка, и её почтенный родитель, и не менее почтенный управляющий… Два почтенных человека всегда поймут друг друга, и неудивительно, что оба умудрённых жизнью мужей прониклись взаимным уважением и нередко коротали время у камелька в рассказах каждый о своей родине. Поговаривали даже, что старик Гийом начал зачитываться ничем иным, как виршами восточного мудреца и звездочёта.
И, конечно, здесь была матушка Аглая, грозная домоправительница, присутствие которой делало утреннюю трапезу, как ни странно, необыкновенно домашней.
Да. Нужно было представить, что Жиль и капитан Винсент просто опаздывают, и… жить, как раньше. Ну, почти как раньше.
Хоть и очень трудно было это сделать, когда столько глаз смотрят на тебя… Оценивающе? С сочувствием? С сопереживанием? Ободряюще?
Марте всё же показалось, что последнее самое точное. Улыбнувшись и пожелав всем доброго утра, она заняла своё место, со сдержанным вздохом кинув взгляд на пустующий в противоположном краю стола высокий стул Жильберта. И дрогнула в удивлении: тарелка для завтрака была на месте, мало того — поджидал кофейник с курящейся струйкой пара из носика, будто герцог и впрямь заявится с минуты на минуту. Очевидно, это была какая-то местная традиция — так вот напоминать о том, кто сейчас в пути, и ждать, что он скоро вернётся.
Рядом с Мартиным прибором стоял в крошечной вазочке букет её любимых фиалок.