Прошло еще два часа, прежде чем Илар добился успеха. А добившись, снова удивился — гений сейчас находился всего в двух кварталах, сидел в полутемной комнате, курил, пил кофе и смотрел в стену, о чем-то размышляя. По некоторому сомнению, Командор решил для начала все же просканировать его. И столкнулся с очень странной, явно неприродной, неизвестного происхождения защитой. Этого человека не сумел бы просканировать даже дварх! Интересно…
— Ну что ж, пора и познакомиться… — встал Илар, одновременно мысленно попросив дварха открыть гиперпереход в кабинет кукловода.
Какой-то непонятный шум привлек внимание сидящего за столом седого мужчины с резким, усталым лицом, одетого в черные джинсы и простую темную рубашку. Он поднял глаза и замер, ничуть не испугавшись — разучился бояться много лет назад. Да и кто мог оказаться в запертом кабинете?
Часть стены внезапно пошла волнами и завертелась в подобии туманной черной воронки. Что-то это напоминало, что-то до боли знакомое, но что? А затем из воронки вышел стройный светловолосый человек с пронзительными серыми глазами, худым лицом и русыми волосами, связанными в хвост на левом виске. Во лбу его горел белый драгоценный камень. Одет незнакомец был в черно-серебристую форму, на правом предплечье которой светилось багровым пламенем Око Бездны. Кто это?! Что это?! Эта форма… Этот символ… Это же… Неужели?…
— Как же долго я вас ждал, Мастер… — с трудом проговорил седой, медленно поднимаясь на ноги и не замечая, что на его губах появляется какая-то неуверенная, совершенно несвойственная ему детская улыбка.
Первая часть
I. I
Вокруг — кладбище надежд,
Вечный страх, и торжество невежд,
Будущего нет здесь у нас с тобой…
С высоты птичьего полета один из крупнейших городов Европы являл собой странное зрелище — словно смотришь на гигантскую мишень из трех кругов, один в другом. Центр разительно отличался от «второго города», а окраины так же резко контрастировали с внешним кругом. Так же отличались и их обитатели.
Те времена, когда даже небогатый пенсионер мог позволить себе жить на Невском, Садовой, на набережной Фонтанки и Литейном, остались в начале века. Этого странного, жестокого, но все же сумевшего выжить двадцать первого века. Сейчас возле Исаакиевского или Казанского соборов, у БДТ и Александринского Театра, напротив Эрмитажа, Русского музея, и так далее, жило всего чуть больше одного процента населения Санкт-Петербурга — около тридцати тысяч человек. Современная элита страны, люди с миллионными или миллиардными годовыми доходами, люди, чья власть измерялась их положением в обществе, а положение в обществе — размером капитала. Владельцы корпораций и их директора, политики и звезды шоу-бизнеса, их семьи… Три района, Василеостровский, Центральный, и Петроградский, полностью принадлежали им. Стоимость жилья в этих районах достигала столь высокой отметки, что никто, не принадлежащий к элите, не мог даже мечтать о самой маленькой из возможных квартир на Большой Пушкарской или Среднем проспекте, не говоря уже о центре. Коммуналки остались в начале того же двадцатого века — и на окраинах Внешнего города.
Если Центр теперь именовали исключительно Санкт-Петербургом, то второй, он же Внешний город сохранил за собой менее претенциозное, но гораздо более любимое и дружелюбное имя — Питер. В Питере жили люди «среднего класса». Второй класс, имеющий право на жизнь, второй — и объективно говоря, последний. Те, кто не имел возможности, прав, капитала, связей и всего остального, дающего вожделенную возможность работать на себя. Работники городских служб жизнеобеспечения, сотрудники гигантских корпораций и не очень больших, но крайне престижных фирм, от глав отделов до секретарей и курьеров — все они жили во внешнем городе, и чем дальше от границы с центром, тем ниже был уровень их жизни. Второй город вообще сам по себе напоминал копию всего Петербурга, разве что более многоуровневую — те же круги: ближе к центру — большие просторные квартиры с видами на скверы, реки и даже Неву, дальше — более дешевое жилье в многоэтажках, простое, но удобное, еще дальше — небольшие квартирки в блочно-кирпичных домах, а на самом краю, на границе с районом трущоб — огромные коммунальные квартиры. Население Второго города приближалось к отметке «два миллиона».