И бандиты, и директора были хуже бешеного зверья. Но первые хотя бы этого не скрывали.
I. II
Наконец ты счастлив, как никто на свете,
Ангельская пыль тебя уносит вверх…
Просторный чердак окутывал полумрак, едва разгоняемый тусклым светом слабого фонаря. В этом неясном освещении с трудом можно было разглядеть нехитрое убранство штаб-квартиры одной из мелких банд Свободного города, как со злым сарказмом называли свои «владения» обитатели трущоб. Несколько старых одеял, сваленных кучей в углу, покосившийся столик, сколоченный из обломков мебели, выброшенной за ненадобностью на помойку каким-то жителем Питера, на гладкой «столешнице» — остатки сухого пайка, разведенного кипятком — невкусно и вредно, зато утоляет голод хоть немного. В сторонке на деревянном ящике стоял древний примус, явно изготовленный в начале века, но сработанный на совесть — служил по сей день. К сожалению, керосин для него удавалось купить или украсть (что чаще) не слишком часто. Впрочем, вопрос питания владельцев примуса беспокоил мало. Гораздо важнее было достать джамп — самый распространенный в Свободном городе наркотик, вызывающий галлюцинации, основанные на подсознательных желаниях того, кто его принимал. По полицейской классификации, джамп принадлежал к категории средних галлюциногенов, и медицинское привыкание вызывал только после седьмого — десятого применения, и потому теоретически считался легким наркотиком, но вот психологическое воздействие… Одна «дорожка» — и человек погружался в мир своей мечты, где он становился богом и властителем, где все подчинялось каждому его желанию, где не существовало проблем и трудностей. Изначально джамп разрабатывали как психотропный препарат слабого действия, помогающий людям справляться с неуверенностью в себе, но запретили, когда выяснилось, что препарат вызывает привыкание. Увы, поздно — результаты исследований вышли за стены лаборатории, и спустя полгода на черный рынок поступила первая партия нового наркотика, мгновенно приобретшего невиданную популярность и начавшего пользоваться огромным спросом.
Скрипнули несмазанные петли тяжелой двери, ведущей на чердак, в проеме кто-то появился.
— Стек, это я, Джонни, — прохрипел вошедший, осторожно закрывая за собой дверь.
От стены отделилась фигура, ранее скрываемая темнотой.
Высокий, очень сухощавый и гибкий парень с худым лицом медленно убрал за пояс нож. Отбросил с мокрого от испарины лба светлые пряди давно не мытых волос, напряженно взглянул на Джонни.
— Принес?
— Ясен пень. Иначе не приперся бы.
— Вот и хорошо. Давай сюда.
Тот покопался в карманах заношенной куртки «под джинсу» и вытащил небольшой пакетик.
— Тут одиннадцать доз.
— Давай сюда, я сказал! — Джонни счел за лучшее не пререкаться, и быстро отдал пакетик. — А теперь проваливай, и чтобы до вечера я тебя не видел.
Джонни был единственным членом банды, знавшим о том, что главарь принимает наркотики. От всех остальных Стек старательно скрывал этот факт — не было в трущобах банд, возглавляемых наркоманами. Не удерживались. Не выживали. И чаще всего — бывали убиты своими же.
Едва закрыв за приятелем дверь, и заперев ее тяжелым засовом, Стек тут же бросился к столу, ладонью смел с него остатки еды, какую-то пустую бутылку, одноразовую пластиковую тарелку, и высыпал на столешницу часть светло-сиреневого порошка, осторожно выровняв ее в «дорожку».
Минуты через две юноша разогнулся. Тыльной стороной ладони вытер испарину со лба, шумно выдохнул, закурил.
— Вот теперь хорошо, — пробормотал он, опускаясь на ворох одеял.
Сигарета обожгла пальцы — Стек открыл глаза, недоуменно на нее посмотрел и отбросил в сторону. На худом, нервном лице проступило удовлетворение, черты разгладились, губы искривились в улыбке.
Ему было пятнадцать. В прошлой, уже почти забытой жизни его звали Стас. Мать умерла, когда мальчику едва исполнилось семь лет, отец всю жизнь пропадал на работе. После смерти жены он начал пить и через год был уволен. Потом все покатилось по проверенному тысячами и тысячами таких же неудачников пути — проданная техника и мебель, сдача квартиры в аренду, потом продажа и переезд в коммуналку и, наконец, отравление низкокачественным алкоголем. Стас в последний год жизни отца уже не мог ходить в школу — нечем было платить. А после того, как отец скончался, десятилетний мальчик оказался в интернате, откуда сбежал буквально через два месяца — старшие парни не давали ему проходу, выбрав новенького объектом своих издевательств. Так Стас оказался в Свободном городе, и поначалу полной чашей испил свободы быть униженным, свободы быть голодным, свободы воровать и убивать, чтобы выжить самому. Впрочем, убил он лишь однажды, защищая собственную жизнь, да и то по случайности — столкнул наехавшего на него мужика из окна заброшенного дома, и тот свернул шею.