Ликостратову вдруг пришло в голову, что в номер к Данилову могли проникнуть, чтобы установить «жучок». Секундное дело. Прилепил крошечный передатчик под столом — и слушай, сидя в машине, все, что говорят в комнате. Слушай и мотай на ус. Он смутно вспомнил, что человек, доставивший в номер поднос с выпивкой, не был похож на человека из обслуги. Не было в нем той профессиональной сноровки, угодливости, которой отличаются работники отелей. Да и форменной одежды, кстати, тоже не было. Вчера Ликостратов пропустил эти детали мимо своего внимания, а сегодня оставалось только сожалеть о своем легкомыслии.
Во всяком случае, появилась какая-то более-менее связная версия происходящего. Он решил немедленно поехать обратно в гостиницу и поискать «жучок».
«Может быть, Данилов вернулся, вот и обсудим вместе, как быть дальше. День сегодня все равно пропал. И кто бы мне сказал, какого черта я навешал на себя все эти объективы?! Проклятие!»
Войдя в отель, Ликостратов сразу же бросился к стойке и поинтересовался, не возвратился ли мсье Данилов.
— Мсье только что взял ключ, — сообщил портье, молодой серьезный человек с прилизанными волосами.
— Отлично!
Забыв про свое плохое самочувствие, фотограф кенгуриными прыжками помчался на второй этаж и буквально ворвался в номер, горя желанием не только увидеть наконец своего коллегу, но и хорошенько отругать его за неуместное исчезновение.
Каково же было его разочарование, когда Данилова в номере не оказалось. Вместо него обнаружился какой-то субтильный мужичонка с рано сформировавшейся на макушке плешью и с водянистыми глазками, взгляд которых было невозможно поймать. На нем красовалась униформа отеля, но что-то в этой униформе было не так — что именно, Ликостратов никак не мог сообразить. Но еще более озадачило то обстоятельство, что пришелец при его появлении как раз поднимался из-под стола, а увидев Ликостратова, быстро спрятал что-то в карман. В голове Ликостратова мгновенно промелькнули все его тревожные соображения насчет подслушивающих устройств и прочих шпионских штучек. Тяжело дыша, он встал на пороге и впился взглядом в мужичонку.
Кажется, тот растерялся. Быстро сделав безразличное лицо, пробормотал дежурное «бонжур» и попытался проскользнуть мимо Ликостратова в коридор. Окончательно поняв, что дело нечисто, фотограф схватил коротышку за шиворот и, торжествуя, вознамерился хорошенько тряхнуть его, чтобы сразу подавить всякое желание сопротивляться, однако сегодня, похоже, был не его день. Пальцы бойца-тяжеловеса ухватили пустоту, он покачнулся, а дальше случилось нечто уже совсем невероятное — коротышка присел, ловким образом вывернул запястье Ликостратова, дернул его, и фотограф самым позорным образом перевалился через спину француза и всем своим немалым весом припечатался к полу так, что звякнули стекла в оконной раме. В глазах у него на мгновение потемнело, по всему телу пробежал разряд острой боли, и перехватило дыхание.
Когда Ликостратов отдышался и смог, кряхтя, подняться на ноги, выяснилось, что коротышки и след простыл, что под столом нет никакого «жучка», а очень хороший цейссовский объектив разбит вдребезги.
Глава 5
В то время как Ликостратов сокрушался по поводу разбитого объектива и пытался выяснить, что за тип побывал у Данилова в номере, дела самого Данилова шли из рук вон плохо. Он неожиданно оказался в столь плачевных обстоятельствах, что странное опьянение Ликостратова могло показаться на их фоне просто недоразумением.
Пробуждение его было мучительным. Ему казалось, что он расплющен каким-то огромным черным камнем, настолько болело все тело. Он не мог пошевелить даже пальцем, не мог приподнять веки. Кровь размеренно билась в висках с глухим чугунным стуком, и от каждого такого удара все в Данилове содрогалось. То же самое творилось и в голове — все мысли смешались в кашу, он не мог вспомнить, где находится, почему ему так плохо, и даже насчет собственного имени был не слишком уверен. Сознание возвращалось медленно — какие-то случайные обрывки мыслей, картинки, рассеивающиеся, как туман, чьи-то голоса. Отчетливее всего было ощущение боли и сильного холода. Холод делался все нестерпимее, он обжигал кожу и вызывал дрожь во всем теле. Именно холод вырвал наконец Данилова из небытия, и он в какой-то момент осознал, что лежит, уткнувшись щекой в шершавый сыроватый песок.
«Почему песок? — тупо подумал он, делая бесплодную попытку приподнять голову. — Эдак ведь и застудиться недолго. Зачем же я тут лежу? Где я вообще? Почему мне так плохо? Я попал в аварию? Я напился? Меня избили? Кажется, сейчас утро? Или вечер? Есть тут еще кто-нибудь?»