— Скорее! — задыхаясь, шепнул он.
С трудом выбрались они через черный ход наружу и повалились на земляной пол сарайчика. Они жадно глотали свежий воздух и дожидались, когда лесной ветерок очистит жилье от дыма.
Глава 18
Глубокой ночью в доме еще пахло дымом. Донни остановился в дверях и сказал перед уходом:
— Я посоветуюсь с ними насчет тебя, Чарли. Может, что и придумаем.
— А что, если мы пойдем вместе, и я сам расскажу им обо всем, — сказал Чарли, приподнимаясь на кровати.
— Нет. Пусть заживут ноги. Они тебе еще пригодятся.
Тирса подошла к Донни и быстро поцеловала его.
— Будь осторожен, — сказала она.
Донни вышел из дому, и Тирса осторожно прикрыла за ним дверь.
— А ты что думаешь насчет плотины, Тирса? — спросил Чарли.
Она присела к столу и оперлась локтями о тесаные доски.
— Мне страшно. Лучше бы они не затевали этого. Все напрасно. Даже если наши индейцы взорвут плотину, белые построят другую. Но я никогда не скажу этого Донни.
— Но мы должны сделать это, — сказал Чарли. — Надо хотя бы попытаться.
— Знаю, — сказала она, — но хочу надеяться, что наши бросят эту затею. Мы только и делаем, что пытаемся, а они терзают и терзают нас. И это с тех пор, как белый человек ступил на нашу землю.
Возразить было нечего. Его мать постоянно твердила о том, что бороться с белыми бесполезно. Сопротивление бессмысленно, говорила она, надо приспосабливаться. В бюро по делам индейцев работает 16 тысяч человек: на 38 индейцев по сотруднику. Кому это выгодно? Да никому, кроме самих же белых сотрудников бюро. Индейцы продолжают жить так же плохо, как жили, когда их согнали с родных земель. Нет, Чарли, нам их не одолеть. Выбора у нас нет — надо приспосабливаться.
Выходит, и по отношению к себе она была не права.
Чарли рассказал Тирсе, о чем говорила ему мать и как все ее попытки стать белой индианкой в конце концов оказались напрасными.
— О том и речь, — сказала Тирса. — Мы как бы между двумя мирами. В мире белых жить не можем — нас туда не пускают. Но также не можем жить и в мире индейцев — он исчез, как исчезли бизоны.
Чарли сел на кровати и спустил ноги на пол.
— Но как же можно жить без надежды? Терпеть все это неделю за неделей, год за годом…
— Жизнь научит, — сказала Тирса.
Чарли поднял руку и потер лоб, словно пытался распутать клубок противоречий. Он снова взглянул на Тирсу и сказал:
— Вот, например, Бетти. Откуда взялась эта девушка? Ведь она живет надеждой. И сейчас, когда они договариваются о взрыве плотины, она находится там, в лесу, вместе с ними.
Тирса смахнула прядь волос, упавшую ей на глаза.
— Бетти научилась у белых, — сказала она. — Еще в школе она усвоила: каждый, кто хочет успеха, добьется своего в жизни, если будет стараться изо всех сил. Наверно, так оно и есть, да только индейцы редко добиваются успеха. Даже у негров и то больше возможностей. Во — первых, их по количеству гораздо больше, а во — вторых, они живут не на своей земле. Они появились здесь не по своей воле. Земля принадлежит индейцам, и многие черные готовы превратить ее в пепел, если это им потребуется. Индеец не способен на это. Он ведет малые войны. Ты — с пограничной охраной, Донни — с плотиной. Индейцы никогда не объявляют большой войны. Они разобщены. Ме-нонины борются за свои бумажные фабрики, чиппева — за привилегии в рыбной ловле. Навахо — за права на пастбищах. Мы живем в сотне, ну, в двухстах резервациях, разбросанных по всей стране. Каждое племя добивается чего-то только для себя. Нет, слишком мы разобщены…
Чарли с изумлением смотрел на эту женщину. Он вдруг понял, что все это время смотрел на Тирсу глазами белого. Она казалась ему невежественной, забитой индейской женщиной, покорной женой своего мужа.
Тирса словно угадала его мысли.
— Я училась в той же школе, что и Бетти, — сказала она, — было время, когда я разделяла ее взгляды. Но потом, когда поняла, что насилие бессмысленно, стала думать так же, как твоя мать. Но и это ни к чему не привело. Тогда я вернулась в резервацию и вышла замуж за Донни. Хотя и теперь я недовольна своей жизнью, я живу так, как решила.
Чарли молча наблюдал за ней. Тирса сняла стекло с керосиновой лампы, вывернула фитиль, чиркнула спичкой и зажгла лампу.
— А Донни знает, что вы так думаете?
— Надеюсь, что нет.
— Тогда зачем же вы говорите об этом мне?
— Сама не знаю. Может, потому, что, когда выскажешься, легче на душе. А может, потому, что ты должен приспособиться к миру белых. Может, тебе лично и удастся достичь успеха. У некоторых индейцев это получается. Есть же среди нас врачи, адвокаты, политические деятели, люди разных профессий — в их жилах течет индейская кровь. Не знаю, счастливы ли эти люди. Но они взяли барьер, как надеялась сделать и твоя мать. Ну а если не сможешь… резервация от тебя не уйдет. Но помни мои слова: резервация — земля, забытая богом.