Встречались в ней и прежде вершины. Один раз это было осенью, под дождем, в парке. А еще — в пустыне, под звездами, когда я вдруг превратился в землю, которая вращается вокруг собственной оси. И еще — когда я думал, просто думал о разном. Но всегда я был там один. Сам по себе. А на этот раз я был не один. На высокой — высокой горе я был с другом. И ничто, ничто не может заслонить этого. Даже если это никогда в моей жизни не повторится, я все-таки смогу сказать: однажды это было.
Разговаривая, мы сидели и просеивали сквозь пальцы песок в поисках нефрита и агатов. Натали нашла черный, овальной формы, отполированный морем камень, а я — агат в форме линзы, белый с желтым, сквозь него видно было солнце. Она отдала мне свой черный камень, а я ей — свой агат.
Когда мы возвращались, она заснула. И это было здорово! Будто возвращение с горных вершин в тишину заката. Я хорошо вел машину, осторожно, ни на секунду не ослабляя внимания.
Домой мы вернулись уже в восьмом часу. Время на побережье пролетело незаметно. Она выскользнула из машины, еще сонная и розовая от ветра и солнца, и сказала:
— Как это было прекрасно, Оуэн! — и улыбаясь, пошла к дому.
Сразу после Нового года Филды уехали, и я не видел Натали до начала занятий в школе. Мы вместе ждали автобуса на остановке. Пока его не было, я как бы между прочим сказал Натали, что, надеюсь, ей тогда не попало за позднее возвращение. Она сказала: «Да ну…» — и мы снова заговорили о книге Орнштейна, о его рассуждениях на тему о той половине человеческого мозга, которая совершенно глуха к восприятию музыки.
Если б я захотел найти козла отпущения, на которого можно было свалить вину за то дурное, что потом произошло с нами, по всей видимости, им был бы отец Натали.
Когда она мне ответила «Да ну…», по ее тону я понял, что он-таки развел баланду вокруг нашей прогулки на взморье и что ей неприятно об этом говорить и впредь лучше этого не касаться. Но что у нас с ней было такого, из-за чего стоило подымать волну? Ну, едет она на пляж, съедает там свой ланч, находит агат и возвращается домой. Что же в этом дурного? Какой тут грех? Что там еще мистер Филд выдумал?
Впрочем, было совершенно очевидно, что мог «выдумать» мистер Филд.
Для мистера Филда не имело никакого значения то, что у нас с Натали ничего подобного даже в мыслях не было. «Вы же знаете эту молодежь. В голове у них одни шашни…»
Ну, положим, не навязчивые идеи мистера Филда развратили меня. Они бы мне и в голову не пришли, если бы я уже не был «развращен» до этого. Забавное словечко «развращенный», не правда ли? В моем словаре о нем сказано: «сошедший с пути истинного». Только так я это слово и понимаю. Все очень просто — в своих мыслях я «сошел с пути истинного».
Дело в том, что везде и всегда — в обычных ли разговорах, в кино, в рекламе, в книгах, в различных ли справочниках по половой жизни — научных или коммерческих — вам твердят одно и то же: Мужчина плюс Женщина равняется Секс. Уравнение без неизвестных. И кому они нужны, эти неизвестные?
А если у вас нет никакого опыта и секс для вас действительно «неизвестное», у вас создается впечатление, будто каждый встречный — поперечный только о том и толкует, что, если и есть что стоящее на этом свете, так это секс.
И вот одолела меня мыслишка — что же это я делаю? Встречаюсь с девушкой, целый день провожу с нею на пляже, а спроси меня кто-нибудь: «Эй, парень, ну и что же у вас там было?», я отвечу: «Она подарила мне черный камень, а я ей — агат». — «Ну да? Ну, ты даешь!»
И стал я думать, что по этому поводу будут думать другие.
Все это почти не поддается объяснению, потому что все гораздо сложнее. Конечно же, гораздо сложнее. Уже сам по себе факт, что ты проводишь время наедине с девушкой, с женщиной — а Натали была женщиной! — не мог не возбуждать. Наверное, это глупо, можете смеяться надо мной, но именно так оно и было. Физически, умственно, духовно, ее присутствие возбуждало меня.
И я думал, что, по-видимому, это и есть любовь. Все говорят, что секс — это вещь стоящая, что он-то и есть любовь, что всякий, кто хоть немного культурнее гориллы, называет его любовью. Спросите-ка об этом у продавца зубной пасты, или в табачном киоске, или у распространителя порнографических открыток, у киношника, у поп — музыканта или, наконец, у самого мистера Фил-да.