На всех государственных трассах на одинаковом расстоянии друг от друга (равном примерно дневному переходу) были выстроены постоялые дворы и созданы склады съестных припасов, иногда весьма значительные по размерам. Назывались они тамбо (тампу). Тамбо снабжали путников и государственных чиновников, следующих по делам службы, обеспечивали провиантом перемещавшиеся войска и т. д. По дорогам все передвигались пешком, а грузы переносились на спине. Только инка Большие уши и высокие чиновники путешествовали в носилках. В Тауантинсуйу существовала и государственная почта, еще одно замечательное нововведение инков. Почтовую службу несли часки - специально отобранные и прошедшие особую тренировку бегуны. На каждом участке дороги всегда были наготове два бегуна. Один отдыхал, а второй наблюдал за своим участком шоссе, никогда, однако, не превышавшим трех километров. Завидев бегуна, дежурный часки бегом пускался ему навстречу, на ходу выслушивал устное сообщение или брал кипу - узловую запись - и бежал к следующей станции. Поскольку участки были короткими, государственные депеши в Тауантинсуйу передавались с помощью этой остроумной эстафеты весьма быстро. Максимальная скорость составляла 400 километров в день.
Таким образом, дороги, мосты, тамбо и все, что было с ними связано, являлись свидетельством не только большого технического таланта инков, но и превосходной организации, порядка, на которых держалась огромная империя.
Из точных наук наибольшее развитие получила в Тауантинсуйу астрономия, определявшая ритм земледельческих работ, однако надо сказать, что инкский календарь все же не достиг той скрупулезной математической точности, которая поражает нас в календарных системах высоких культур Месоамерики.
До недавнего времени считалось твердо установленным, что в отличие от месоамериканских индейцев андские индейцы, как и все другие племена Южной Америки, не знали письменности. Теперь этот взгляд взят под сомнение. Правда, до сих пор здесь не было найдено письменных памятников, подобных прославленным кодексам миштеков, ацтеков и других высоких индейских культур Месоамерики. Но перуанский археолог Р. Л. Ойле, изучая роспись на сосудах культуры мочика (о ней мы уже говорили), обнаружил изображения бобов, на которых ясно различимы какие-то знаки. На других сосудах изображены фантастические существа, которые либо рисуют на бобах подобные же знаки, либо их читают. Здесь уместно будет напомнить о сообщении одного хрониста, которому до недавнего времени не придавали значения. Этот хронист, Сармиэнто де Гамбоа, утверждал, что близ храма солнца в Куско существовал своего рода «государственный архив», где на золотых рамах были натянуты полотнища материи, на которых были «записаны» (вытканы) важнейшие события истории Тауантинсуйу. Однако доступ в это здание был якобы запрещен всем, кроме самого инки и нескольких его приближенных - историков. Таким образом, не исключено (и, быть может, еще не законченные исследования профессора Кочабамбского университета Ибарра Грассо подтвердят это), что в империи инков было известно письмо, скорее всего пиктографическое, но оно составляло династическую тайну самого инки и нескольких наиболее доверенных лиц из числа его кровных родственников.
Напомним также неоднократно высказывавшееся мнение, что инки - члены «королевского айлью» говорили между собой не на кечуа, а на некоем только им известном языке своей исконной родины (возможно, на древнеаймарском, поскольку пришли они с берегов озера Титикака). Добавим к тому же, что в Тауантинсуйу словесность (а возможно, и письменность) находилась в ведении особой группы ученых-литераторов (на языке кечуа они назывались амаута) в отличие от майя и некоторых других высоких индейских культур, где это было делом жрецов.
Так или иначе, но существование письменности у инков пока с полной достоверностью не доказано. Широко распространено мнение, будто «инки писали узловым письмом». Что же представляло собой это узловое письмо, так называемое кипу? Начнем с того, что кипу, собственно, не было письмом. Основой кипу являлась веревка, стержневина, к которой прикреплялось множество веревочек потоньше. На этих веревочках разного цвета завязывались узлы. Цвет веревочки, количество узлов на ней, а возможно, и способ их завязывания содержали определенное сообщение. Какого же рода сообщения, какую информацию заключали в себе кипу? В настоящее время можно утверждать с полной достоверностью, что кипу служили главным образом для численных обозначений. Узлы на веревочках, расположенные с равномерными интервалами, обозначали последовательно десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч. Если же нужно было обозначить ноль, то кипу-камайоки - как назывались инкские писари и статистики - оставляли пустое место там, где должен был находиться очередной узел или ряд узлов. С помощью такого рода узловых записей кипу-камайоки сообщали в Куско основные статистические данные - о числе жителей в деревне или округе, об их трудовых повинностях, а иногда в исключительных случаях и некоторые другие сведения.
Цвет веревочки точно указывал, о ком или о чем идет речь в донесении. Так, красный цвет означал солдат (а узлы на красной веревочке - их число), золото обозначала желтая веревочка, серебро - белая, черная же символизировала время (черная потому, что кипу сообщало, сколько ночей прошло с момента того или иного события). Как видим, кипу было весьма практичным, но и довольно сложным изобретением. Поэтому империя тщательно готовила кипу-камайоков к выполнению их обязанностей, и они принадлежали к числу уважаемых граждан государства.
Итак, кипу не было видом письменности. Но то обстоятельство, что жители Тауантинсуйу в своем абсолютном большинстве, бесспорно, не знали письма и не писали книг, не мешало развитию кечуанской словесности. Существовали замечательные гимны, легенды, мифы, короткие эпические произведения, рассказывавшие о войне с чанками, о деяниях инков Йауар Уакака и Майта Капака, баллады (их записал Моруа в первые годы после вторжения испанцев), молитвы, а также драматические произведения. До нас дошло весьма немногое, но и это немногое свидетельствует о талантливости поэтов древнего Тауантинсуйу. Мы знаем об инкской словесности меньше, чем, например, о словесности доколумбовых ацтеков, не только потому, что здесь не существовало книг, но и потому, что среди первых европейцев, пришедших в Перу, не нашлось человека, подобного Бернардино де Саахуна. Все, что уцелело от доколумбовой кечуанской словесности, сохранилось единственно благодаря устной традиции. И среди этого немногого - такая великолепная драма, как «Ольянтай», одна из самых ярких жемчужин в сокровищнице мировой драматургии.
Время создания этой драмы не известно. Возможно, первоначальный текст, возникший еще в доколумбову эпоху, был пересказан заново в годы испанского ига, возможно также, что народные сказители вновь и вновь заостряли его революционную направленность. Драма о мужественном полководце Ольянтае исполнялась индейцами, большими любителями театра, и во времена испанского владычества. Она вселяла в них надежду, ибо утверждала нечто совсем иное, чем церковь: «Если ты прав, защищайся! Пусть перед тобой более сильный, все равно защищайся! Правое дело победит. Ведь побеждает не сила, а человек и его чувства». Ольянтай служил для них примером.
Кечуанский текст драмы в редакции, которая, видимо, исполнялась в период революционного движения Тупака Амару Второго, был найден в доминиканском монастыре в Куско. Еще ранее о ней писал индейский автор Салкамайуа. Впервые ее издал на кечуа в 1775 году испанский священник Антонио Вальдес. Позднее стали появляться ее переводы - прежде всего, разумеется, на испанском языке. Перевод перуанского профессора Хосе Барранки, опубликованный в 1868 году, впервые познакомил мир с этим перлом мировой культуры. Голос исчезнувшей цивилизации вызвал у читателей восхищение. Вскоре появились новые переводы - английский (Маркхама), немецкий (Чуди), еще один испанский (Пачеко) и т. д.!
По своей популярности и литературным достоинствам драма «Ольянтай» может быть поставлена в ряд лишь с одним произведением индейской словесности - со знаменитым эпосом киче «Пополь-Вух».
В этой драме рассказана история полководца Ольянтая, в жилах которого не текла благородная кровь инков. Тем не менее он имел мужество совершить поступок, неслыханный в Тауантинсуйу: полюбив дочь инки Пачакути Йупанки, прелестную Коси Койлюр, он поведал ей о своей любви. И Коси Койлюр (Смеющаяся Звезда) не отвергла любви смельчака, ответила ему взаимностью. А поскольку инкский Ромео любил свою Смеющуюся Звезду столь же страстно, как и его веронский собрат, то даже первосвященнику храма Инти не удалось обуздать сердце Ольянтая. Подлинное чувство способно на невозможное, и Ольянтай открылся своему господину - божественному сыну солнца, великому инке Пачакути: